Выбрать главу

Муромский. Я, сударыня, не стих, мне стихать нечего.

Лидочка. Тетенька! милая тетенька! пожалуйста, прошу вас…

Атуева. Да что ты меня, матушка, уговариваешь? Ведь я не дура… Ну что же вы, сударь, стали? спрашивайте!.. Ведь он ответу ждет!

Лидочка смотрит на обоих и начинает плакать.

Муромский. Ну вот я и спрошу: скажи мне, Лида, пойдешь ли ты замуж против моей воли?

Лидочка. Я, папенька?.. Нет… нет!.. никогда!.. (Бросается к Атуевой на шею .) Тетенька! видите?.. (Сквозь слезы .) Я, тетенька, в монастырь пойду… к бабушке… мне там лучше будет… (Плачет.)

Муромский. В монастырь?.. Господь с тобой!.. что ты это!.. (Хлопочет около нее.) Ну вот, погоди, мы подумаем… (Обтирает ей слезы .) Не плачь… мы подумаем… Господи! что это такое?..

ЯВЛЕНИЕ XV

Те же и Кречинский, быстро входит.

Муромский. О боже мой! Михайло Васильич!

Кречинский (развязно). Ну, Петр Константиныч, бег мы прогуляли… (Останавливается .)

Муромский шепчется с Лидочкой.

(Тихо, Атуевой .) Что такое?

Атуева. Да вот все говорит: хочу подумать.

Кречинский. А вы рассердились?

Атуева (поправляет чепец). Нет, ничего.

Кречинский. Петр Константиныч! скажите, что это у вас?.. Позвольте с вами поговорить откровенно; ведь это лучше. Я человек прямой: дело объяснится просто, и никто из нас в претензии не будет. Ведь это ваш суд, ваша и воля.

Муромский. Да мы это промеж себя; у нас так, разговор был совсем о другом.

Кречинский (смотря на всех). О другом? не думаю и не верю… По-моему, в окольных дорогах проку нет. Это не мое правило: я прямо действую. Вчера я сделал предложение вашей дочери, нынче я говорил с Анной Антоновной, а теперь и сам перед вами.

Муромский. Но ведь это так трудно, это такая трудность, что я попрошу вас дать нам несколько времени пораздумать.

Кречинский. А я полагал, что вы имели время раздумать.

Муромский. Нет. Мне Анна Антоновна только что сообщила…

Кречинский. Да я не об этом говорю: я уже несколько месяцев езжу к вам в дом, – и вы имели время раздумать…

Муромский. Нет, я ничего не думал.

Кречинский. Вина не моя, а ваша. Вольно вам не думать, когда вы знаете, что без особенной цели благородный человек не ездит в дом и не компрометирует девушку.

Муромский. Да, конечно…

Кречинский. Поэтому я буду просить вас не откладывать вашего решения. На этих днях мне непременно надо ехать. Я об этом говорил Лидии Петровне.

Муромский (в нерешимости). Как же это, я, право, не знаю.

Кречинский. Что вас затрудняет? мое состояние?

Муромский. Да, ну и о состоянии.

Кречинский. Да вы его видите: я не в щели живу. Я поступаю иначе: о приданом вашей дочери не спрашиваю.

Муромский. Да что ее приданое! она ведь у меня одна.

Кречинский. И я у себя один.

Муромский. Все это так, Михайло Васильич, согласен; только знаете, в этих делах нужна, так сказать, положительность.

Кречинский. Скажу вам и положительность: мне своего довольно; дочери вашей своего тоже довольно. Если два довольно сложить вместе, в итоге нужды не выйдет.

Муромский. Нет, разумеется, нет.

Кречинский. Так вы богатства не ищете?

Муромский. Нет, я богатства не ищу.

Кречинский. Так чего же? Вы, может быть, слышали, что мои дела расстроены?

Муромский. Признаюсь вам, был такой разговор.

Кречинский. Кто же из нас, живучи в Москве, не расстроен? Мы все расстроены! Ну, сами вы устроили состояние с тех пор, как здесь живете?

Муромский. Куда, помилуйте! омут!

Кречинский. Именно омут. Нашему брату, помещику, одно зло – это город.

Муромский. Великую вы правду сказали: одно зло – это город.

Кречинский. Я из Москвы еду.

Муромский. Неужели в деревню?

Кречинский. Да, в деревню.

Муромский. Вы разве любите деревню?..

Кречинский (с движением). Эх, Петр Константиныч! есть у вас верное средство, чтоб вокруг вас все полюбили деревню. (Берет Лидочку за руку .) Друг друга мы любим, горячо любим, так и деревню полюбим. Будем с вами, от вас ни шагу; хлопотать вместе и жить пополам.

Лидочка. Папенька! милый папенька!..

Кречинский. Помните, что я говорил давеча: седой-то старик со внуком – ведь это вы…

Лидочка. Папенька, папенька! ведь это вы…

Приступают к нему.

Муромский (попячиваясь). Нет, нет, позвольте! Как же это?.. позвольте… я и не думал…

Атуева. Ничего вы, Петр Константиныч, больше не придумаете: это, батюшка, судьба, воля божия!..

Муромский (поглядев на всех и вздохнув). Может, и действительно воля божья! Ну, благослови, господь! Вот, Михайло Васильич, вот вам ее рука, да только смотрите…

Кречинский. Что?

Муромский. Вы сдержите слово о седом-то старике.

Кречинский (подводя к нему Лидочку). Вот вам порука! Что? верите?

Муромский. Дай-то господи!

Кречинский. Анна Антоновна! (Подводит к ней Лиду .) Благословите нас и вы.

Атуева. Вот он же меня не забыл. (Подходит к Кречинскому и Лидочке .) Дети мои! будьте счастливы.

Лидочка (целуя ее). Тетенька, милая тетенька! Боже мой! Как мое сердце бьется…

Атуева. Теперь ничего, мой друг! это к добру.

Муромский (подходит к Лидочке и ласкает ее). Ну, ты, моя душенька, не будешь плакать? а?

Лидочка. Ах, папенька! как я счастлива!

Кречинский. Ну, Петр Константиныч, а какой мы скотный двор сделаем в Стрешневе. Увидите, ведь я хлопотун.

Муромский (весело). Ой ли?

Кречинский. Ей-ей! Слушайте меня (говорит будто по секрету): всю тирольскую заведем.

ЯВЛЕНИЕ XVI

Те же и Нелькин входит и останавливается у двери в изумлении.

Муромский. Да ведь она того… нежна очень…

Кречинский (целуя руки у Лидочки). Нет, не нежна.

Муромский. Право, нежна.

Нелькин (подходит быстро). Что? что это? Кто нежна?

Кречинский (оборачивается к Нелькину). Скотина!

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Квартира Кречинского.

ЯВЛЕНИЕ I

Утро. Кабинет, роскошно убранный, но в большом беспорядке; столы, бронза. С одной стороны сцены бюро, обращенное к зрителю; с другой – стол. Федор медленно убирает комнату.

Федор. Эх, хе, хе, хе, хе! (Вздыхает глубоко и медленно .) Вот какую нанесло… вот какую нелегкую нанесло – поверить невозможно. Четвертый день уж и не топим; и покои холодные стоят, а что делать, не топим… (Помолчав .) А когда в Петербурге-то жили – господи, боже мой! – что денег-то бывало! какая игра-то была!.. И ведь он целый век все такой-то был: деньги – ему солома, дрова какие-то. Еще в университете кутил порядком, а как вышел из университету, тут и пошло и пошло, как водоворот какой! Знакомство, графы, князья, дружество, попойки, картеж. И без него молодежь просто и дыхнуть не может. Теперь: женский пол – опять то же… Какое количество у него их перебывало, так этого и вообразить не можно! По вкусу он им пришелся, что ли, только просто отбою нет. Это письма, записки, цыдулии всякие, а там и лично. И такая идет каша: и просят-то, и любят-то, и ревнуют, и злобствуют. Ведь была одна такая, – такая одна была: богатеющая, из себя, могу сказать, красоточка! Ведь на коленях перед ним по часу стоит, бывало, ей-ей, и богатая, руки целует, как раба какая. Власть имел, просто власть. Сердечная! Денег? Да я думаю, тело бы свое за него три раза прозакладывала! Ну нет, говорит, я бабьих денег не хочу; этих денег мне, говорит, не надо. Сожмет кулак – человек сильный, – у меня, говорит, деньги будут; я, говорит, гулять хочу. И пойдет и пойдет! Наведет содом целый, кутит так, что страхи берут! До копейки все размечет… Ведь совсем истерзалась и потухла, ей-ей. Слышно, за границей померла… Было, было, батюшки мои, все было, да быльем поросло… А теперь и сказать невозможно, что такое. Имение в степи было – фию! ему и звания нет; рысаков спустили, серебро давно спустили; даже одёжи хватили несколько… Ну просто как омут какой: все взяла нелегкая! Хорошие-то товарищи, то есть бойцы-то, поотстали, а вот навязался нам на шею этот Расплюев. Ну что из него толку-то? что, говорится, трем свиньям корму не раздаст…