***
На всякую осторожность Бертран наплевал - просто вызвал к себе Робье и объявил ему:
- Хильдегарда Вильдерштейн пропала. Найдите ее.
Прошло пять дней с тех пор, как он последний раз услышал ее голос по телефону, и от нее все это время не было ни слуху ни духу. Она не появлялась в своей квартире в Старом городе и в доме своей семьи в Кандарне; соседи, однокурсники, редкие знакомые - никто ничего не знал. Бертран набирал ее номер каждые два часа и всякий раз отвечал ему лишь механический голос автоответчика, сообщающий, что абонент находится вне досягаемости. Это “вне досягаемости” звучало для Бертрана как издевательство и неизменно приводило его в исступление; всю свою выдержку он употреблял на то, чтобы не сорваться под гнетом собственных страхов и домыслов, не сделать что-нибудь, что еще больше ухудшило бы его и так скверное положение. И все же голову его постоянно штурмовали мысли о том, что с ней случилось что-то ужасное, пока он не мог быть рядом, слишком занятый тем, чтобы спасти то, что давно уже не подлежало спасению; Бертран пытался уйти с головой в работу, будто это могло помочь ему спрятаться от этих мыслей, но они все равно находили его и налетали, вцеплялись, грызли не хуже зубов какого-то обезумевшего животного. “Не надо было мне уезжать”, - повторил он про себя, наверное, сотни раз за прошедшие дни, но легче ему от этого не становилось. Легче не становилось вообще ни от чего.
Он ничего не узнал за выходные; в понедельник Робье удалось нащупать кое-какую нить. След Хильдегарды обнаружился в одной из буххорнских больниц - увидев девушку, упавшую в обморок на улице, какой-то сердобольный прохожий вызвал врачей. Ночь Хильди провела в палате, но утром, едва придя в себя, отказалась от любых медицинских услуг и поспешила, забрав свои вещи, скрыться в неизвестном направлении. Больше о ней не слышали; похоже было, что она растворилась.
- Человек не может исчезнуть просто так, - процедил Бертран, выслушав короткий доклад Робье. - Мэрия Буххорна потратила сотни тысяч флоринов на модернизацию системы уличного видеонаблюдения. Посмотрите записи с камер. Сделайте что-нибудь, черт вас возьми!
Он замолчал, дыша тяжелее обычного. Робье вышел из кабинета, низко склонив голову - Бертрану упорно казалось, что тот пытается таким образом спрятать жалостливую гримасу.
- Дармоед, - проговорил он вполголоса, хватая со стола чашку с кофе. - За что только я ему плачу…
Других известий от Робье не поступало до вечера, и да и у Бертрана в преддверии четверга не было ни одной лишней секунды. Телефон разрывался от звонков, но для Бертрана все разговоры слились во что-то единообразное, в диалог с многоголовым и многоликим существом, которое тянуло к нему свои щупальца, чтобы крепко схватить, перекрыть дыхание, опутать по рукам и ногам. К концу вечера он не делал уже большого различия, с кем говорит - с Микаэлем ли, с Клариссой, с кем-то из секретариата или со снизошедшим до звонка Патрисом, - потому что всем говорил одно и то же: да, четверг лучший день, нет, медлить нельзя, нужно заканчивать с этим, не допустить, чтобы страна окончательно сошла с ума.
“Или я буду первым, кто свихнется”, - чуть не сказал он премьеру, но вовремя одумался; потом положил трубку и непривычно долго (наверное, минут пятнадцать) сидел в обрушившейся на него неприятной плотной тишине. На часах была половина двенадцатого - наверняка все, кто мог, уже разошлись по домам, и Бертран почувствовал, что и ему самому жизненно необходимы несколько часов отдыха. Суета прошедших дней, тревога за Хильди, которая не ослабевала ни на миг, только иногда отходила куда-то на второй план - все это вымотало его до состояния, близкого к полному истощению, и Бертран слабо надеялся, что Бакардия как-нибудь стерпит несколько часов его отсутствия в министерстве.
- Куда едешь? - поинтересовался Микаэль, с которым Бертран столкнулся в секретарской.
- Спать, - лаконично ответил Бертран, а потом добавил, присмотревшись к кругам под глазами своего собеседника, - и тебе тоже советую.
Микаэль невесело усмехнулся:
- Куда там! С этим карнавалом идиотии я отосплюсь только в гробу. А тебя, что же, не будет до утра? Тебе же завтра в парламент…
Бертран скрипнул зубами. Он бы дорого отдал, чтобы послать к черту и парламент, и министерство, но сейчас было не время для этого - ему еще предстояло выиграть последнее из авангардных сражений перед решающей битвой.
- Я вернусь к половине шестого, - сказал он, проходя мимо Микаэля к выходу. - Проследи, чтобы все бумаги были у меня на столе.
Ответа он не услышал - быстро спустился вниз, пересек внутренний двор, сел в поджидавшую его машину.
- Куда вас везти, господин Одельхард?
“Домой”, - хотел ответить Бертран, но слово неожиданно пропало у него с языка, растворилось, как брошенный в воду лед, когда он запустил руку в карман, чтобы отыскать сигаретную пачку, но вместо нее наткнулся на медальон, что отдала ему Хильди в их последнюю встречу - тот самый, который должен был сберечь его, Бертрана, от пуль только для того, чтобы он после этого, как оказалось теперь, не сберег ее, оставил одну, безропотно отпустил куда-то в гнетущую неизвестность.
- Улица Магнолий, - сказал Бертран, сжимая медальон в кулаке. - Там есть чайный дом с таким же названием. Едем туда.
Он успел, должно быть, за считанные минуты до закрытия - в полутемном, заставленном старинной рухлядью зале уже не было посетителей, но дверь с покачивающейся на ней табличкой “Открыто” легко подалась, когда Бертран ее толкнул. Он быстро обшарил зал взглядом; конечно, Хильди не было, зато за стойкой возилась, прибирая посуду, девушка, имя которой - Лиза, - Бертран вспомнил, пусть и не без труда.
- Добрый вечер, - произнес он, приближаясь к ней; на самом деле, он не думал всерьез, что ему удастся узнать в этом местечке что-то, что еще не узнал Робье, но все было лучше, чем сидеть без движения, как заключенный в одиночной камере, и ждать известий из чужих рук. Если осталась какая-то нить, которая может привести к Хильди, то начиналась она тут, и Бертран обязан был что-то сделать, чтобы найти и схватить ее - или, как это случалось с ним последнее время довольно часто, хотя бы сделать попытку.
Лизе достаточно было коротко поднять на Бертрана глаза, чтобы узнать его.
- Это вы!
- Да, я, - подтвердил он вкрадчиво, опираясь локтем о стойку, - я хотел бы узнать…
Ему повезло, что он успел вовремя пригнуть голову - иначе о нее бы непременно разбилась метко запущенная Лизой чашка.
- Какого черта вам здесь нужно! - закричала она, выскочив из-за стойки; в руках у нее была швабра, и Бертран, быстро оценив грозящую ему опасность, отступил, выставляя перед собой руки. - Как у вас совести хватило сюда явиться? Вам что, недостаточно того, что вы уже сделали? Убирайтесь!
- Но…
- Убирайтесь! - крикнула Лиза громче, красноречиво замахиваясь. Понимая, что в этой схватке ему не выиграть, Бертран поспешно скрылся за дверью; вслед ему полетело, ударилось о косяк еще что-то, но он не различил, что именно, да и не питал к этому сильного желания. Нужно было скрыться как можно скорее, пока разъяренной девице не взбрело в голову еще что-нибудь; на ходу поправляя сбившийся галстук, Бертран сделал несколько торопливых шагов к машине, оставленной им в конце переулка, и тут за его спиной раздался голос:
- Постойте! Эй, вы… как к вам обращаться? Погодите!
Обернувшись, он в первую секунду захотел припустить вперед бегом, забыв про остатки чувства собственного достоинства - его догоняла Лиза, успевшая за несколько секунд убрать волосы в хвост и нацепить фартук - не понимая, почему она теперь говорит с ним не грозно, а просяще, и с чем могла быть связана метаморфоза, Бертран попятился прочь, но тут его преследовательница оказалась под светом фонаря, торчащего из щербатой стены дома по соседству, и он понял, что видит перед собой не Лизу, а девушку, чрезвычайно на нее похожую.
“Близнецы”, - догадался он, позволяя себе перевести дух. Тут же в памяти его всплыла деталь того давнего вечера, когда они с Хильди впервые пришли в “Магнолию” на разговор за чайником чая - Лиза, кажется, упоминала, что в заведении работает и еще кто-то помимо нее… просто ту, вторую, Бертран так и не увидел.