Перед тем, как вернуться на свое место, он не удержался от того, чтобы раскланяться подобно актеру, прочитавшему коронный монолог героя и жаждущему аплодисментов. Аплодисментов не было. Не было вообще никакой реакции, словно бы все присутствующие разом лишились чувств.
“Какого черта, Патрис?” - хотелось воскликнуть Бертрану, но он вспомнил, что сейчас именно на него, должно быть, направлены все камеры - и, медленно приходя к осознанию, как виртуозно его затравили, как дичь на охоте, загнали в овраг, откуда нет выхода, окружили со всех сторон, захлопал первым.
Должно быть, этот зал давно не видел такого единодушия. От силы оваций, казалось, вот-вот начнут трескаться стены; Бертран готов был поспорить, что их слышно повсюду в городе без всякой помощи телесигнала - единственным местом, до которого они не донеслись бы, было его сердце, где безраздельно царила гулкая, мёрзлая тишина.
- Прекрасная речь, - сказал он Литцу, с трудом поймав его в коридоре; Патрис успел улизнуть, прорвавшись сквозь окруживших выход журналистов, но для Бертрана пока достаточно и более мелкой добычи. - Могу я поинтересоваться, что вам за нее пообещали?
Литц посмотрел на него вначале удивленно, а потом - с мягким, покровительственным сочувствием.
- Вам разве не сказали, Одельхард? - произнес он, улыбаясь. - Пост министра труда.
***
- Не говори, что я не предупреждал тебя.
Когда за Бертраном закрылась дверь, Хильди села на пол в прихожей, обняв руками колени, и просидела так, наверное, целый час. Только раздавшийся рядом с ней знакомый голос немного привел ее в себя; только обернувшись, она ощутила, что воздух неприятно холодит влажные полосы на ее щеках, и поспешила вытереть их рукавом.
- Вы были правы, - признала она. - Все цивилы одинаковые.
- Даже лучшие из них, - вздохнул он, протягивая ей ладонь, чтобы помочь подняться. - А этого человека я, извини, к ним не отнесу.
Хильди не стала с ним спорить. Какой в этом был смысл? Он всегда оказывался прав - просто она, дура последняя, никогда его не слушала.
Она вернулась в кухню, к совершенно остывшему завтраку. Есть не хотелось, но Хильди все-таки заставила себя проглотить один тост, запить его потерявшим вкус чаем. Может, это позволит продержаться еще пару дней. Может, эта отсрочка будет хоть что-то значить.
Зазвонил телефон. На экране светилось “Мама”.
- Тебя уже выпустили? - тяжело вздохнула Хильди, наливая себе еще чаю. - Как в каталажке?
- Не так плохо, как я опасалась! - заявила мама веселым тоном. - Если они думали, что я там только и буду, что раскаиваться, то они ошиблись.
“Да что за день такой”, - подумала Хильди немного рассерженно, покосилась на своего собеседника - вдруг он подскажет ответ? Но он - сегодня ему около сорока пяти, он одет в щеголеватый костюм с бабочкой и выглядит вполне удовлетворенным жизнью, - только развел руками.
- Просто скажи, мам, - сказала она, предчувствуя, что разговор не приведет ни к чему хорошему, но не в состоянии справиться с желанием задать вопрос, - зачем?
Мама, конечно, возмутилась. Хильди и не надеялась, что она образумится.
- Что значит “зачем”, Хильди? Ты видела этого ублюдка? Из-за него твой отец, и не только он, потерял работу, из-за него завод, и весь Кандарн вслед за ним превратится в развалины! Я вылила на него мазут, а надо было сделать что-то похуже! Чтобы он хоть немного ощутил, каково нам тут, когда мы чувствуем, что на нас постоянно плюют, что нас считают за содержимое мусорного ведра…
- Мам, - обреченно возразила Хильди, - он ведь тоже человек, и…
- Нет, не человек!
Хильди умолкла. Замолчала и мама - должно быть, поняла, что сказала что-то не то, но не могла осознать, откуда в ней это взялось. Откуда берется дурманящая, застилающая душу злость как единственный ответ на несправедливость - единственный и неизбежно приводящий к несправедливости только большей.
- Ладно, мам, давай забудем, - предложила Хильди. - Папа рядом? Можешь дать ему трубку?
В телефоне послышался шорох, потом неясный мамин голос “Твоя дочь опять…”, а потом и голос отца - спокойного, как и всегда, явно сдерживающего смех.
- Хильди? Ты в порядке?
- Да, - ответила Хильди без запинки: она давно перестала чувствовать стыд за то, как беззастенчиво врет в разговорах с родителями. - Давай договоримся, а? Если перестает хватать денег - ты просто говоришь мне. У меня есть тут кое-какая работа, я могу прислать…
Отец ощутимо смутился:
- Ну что ты, Хильди. Пособие не такое уж маленькое… и я, возможно, еще найду место…
- Все равно, - настойчиво повторила Хильди, - я не хочу, чтобы у мамы опять были неприятности.
- Ну, я постараюсь как-то сдержать ее праведный гнев, - усмехнулся отец, - за ней, оказывается, глаз да глаз нужен! Не беспокойся за нас, Хильди, мы отлично справляемся.
“Ну хоть кто-то, - подумала Хильди, бросая стоящему перед ней человеку оставленную Берти зажигалку, - кто-то в этом мире должен справляться”.
- Знаешь, пап…
- Да?
“Может, я это зря”. Ее гость, похоже, тоже так думал - коротко покачал головой, не отрывая внимательного взгляда от ее лица, и это изрядно подкосило решимость Хильди; во всяком случае, она сказала совсем не то, что намеревалась сказать вначале.
- Ты никогда не думал… я не знаю… попробовать найти отца? Своего отца, я имею в виду. Моего дедушку.
Похоже было, что ее вопрос застал отца врасплох.
- Я думаю, это было бы невозможно, Хильди. Моя мать умерла, когда мне и года не исполнилось. Как бы я мог узнать? Разве что, - тут он снова начал смеяться, - спиритический сеанс провести.
- Ага, - мутно согласилась Хильди, разом лишаясь всякой воли к продолжению разговора. - Ладно, пап. Созвонимся.
- Обязательно, Хильди. Пока.
Несколько секунд Хильди смотрела в потухший экран, где виднелись полускрытые чернотой очертания ее лица. Последнее время она перестала узнавать себя в зеркале - должно быть, это нормально для человека, который скоро умрет.
- Это должно закончиться, - сказала она, потому что последнее время только это и придавало ей сил. Еще немного - Берти, но он всегда уходил, ушел и сегодня, запутавшись в своих цивильных мыслях и сомнениях, как рыба в сети. И кто из них был сумасшедшим после этого? Она или он, знающий все, но упрямо ведущий себя так, будто этого нет?
- Это закончится, - откликнулся ее гость, распространяя вокруг себя душный сигаретный дым. Хильди поднялась со стула, чтобы приоткрыть окно, и тут же, увидев, как темнеет все перед глазами, поняла, что сделала это зря.
========== Глава 22. Правда ==========
“Новости Бакардии”
22.08.2017
14:40 Патрис Альверн: Поддержка коллег из “Республиканского действия” была приятным сюрпризом для нас
14:47 Цинциннат Литц: Я просто сказал то, что думал
15:00 Клеменс Вассерланг отказался комментировать выступление Ц. Литца
15:06 “Нет сил наблюдать за этой клоунадой!” (Twitter Идельфины Мейрхельд)
15:07 Источник: отставка Одельхарда - вопрос нескольких дней
***
В министерство Бертран не поехал - запрыгнул в машину, не слушая, что кричат ему из осадившей парламент толпы с микрофонами и камерами, и приказал шоферу везти его в “Северную звезду”. Ни о чем ином он думать не хотел - только о том, что во рту у него с утра не было ни крошки, и сейчас было самое время исправить это. Больше ничего в мире не поддавалось и не подлежало исправлению, но Бертран ощущал по этому поводу одно лишь испепеляющее равнодушие.
В “Звезде” он расположился за столиком у окна, заказал салат, жареного лобстера и бутылку белого рейнского с намерением, раз уж в его расписании неожиданно образовалось такое количество свободного времени, не торопясь осушить ее до дна. Вино ему успели подать, как и закуску, когда в его кармане зазвонил телефон - Бертран поднял трубку только потому, что увидел на экране имя Като.
- Я кое-что выяснила про твоего приятеля, - начала она с места в карьер, не отвлекаясь на приветствия. - Помнишь Делли, секретаршу отца? Они сошлись около года назад. Вместе ездили в отпуск.
- А, - сказал Бертран, подцепляя вилкой сразу несколько щедро облитых заправкой зеленых листьев. - Это многое объясняет.