- Может, и мне заодно объяснишь?
Бертран коротко вздохнул. Меньше всего в его планы сейчас входило вести долгие разговоры, но в конце концов, было бы невежливо не посвятить Катарину в курс дела.
- Как думаешь, эта Делли могла получить доступ к документам “Соловья”?
Като недолго молчала. Похоже, такого она не ожидала.
- Да, - протянула она немного нерешительно, - ты имеешь в виду… но зачем ей это делать? Она работает у отца десять лет!
- У всех есть свои причины.
Катарина вновь умолкла. Должно быть, переварить услышанное стоило ей немалых трудов. Бертран воспользовался паузой, чтобы отправить вилку в рот и начать жевать - масло, сорвавшееся с салатного листа, чуть не капнуло ему на грудь.
- Твой отец теряет хватку, - произнес он, глотнув вина. - Как он позволил так себя облапошить?
- О чем ты?
Немногословный и услужливый официант забрал у Бертрана опустевшую тарелку, заново наполнил его бокал и исчез; эту короткую заминку Бертран употребил на то, чтобы собраться с мыслями.
- Представь, что ты, Като - относительно молодой и перспективный бакардийский политик, - начал он, начиная мысленно разматывать нить, конец которой давно уже держал в руках; картины прошлого и настоящего сменяли одна другую, сплетаясь в крепкую цепь из причин и последствий, и Бертран мог только удивиться, почему раньше он не замечал этого. - У тебя весьма прогрессивные для нашей страны взгляды, в особенности - на европейскую интеграцию. Тебе удается, пусть не с первой попытки, избраться в президенты под лозунгом грядущего объединения. Тебе кажется, что страна полностью готова к тому, чтобы стать частью Союза… и тебя поддерживают твои многочисленные брюссельские друзья, давно стремящиеся включить Бакардию в свои тесные дружеские ряды.
Когда купили Фейерхете? Что ему пообещали? Бертран пытался вообразить себе ответ на этот вопрос, но раз за разом упорно возвращался к ощущению, будто пытается объять необъятное. Впрочем, теперь это было не важно - малозначащая деталь, которая могла бы оживить повествование, но не затронула бы его суть.
- В то же время тебе прекрасно известно, что в этой игре у тебя будет противник, - продолжал Бертран беззаботно, будто они с Като были на вечеринке, и он, думая вызвать ее улыбку, рассказывал ей забавную байку. - Даже больше - смертельный враг, который всегда воспринимал сближение с Европой в штыки. Ты знаешь, что он сделает все, чтобы тебя уничтожить, если ты объявишь об интеграции… и он действительно способен сделать это, ведь он - “некоронованный король Бакардии”, и мало что может поспорить с влиянием, которое имеет он на жизнь этой страны. И в партии, к которой ты принадлежишь, у него хватает своих людей. Тех, кого он использует, чтобы смести тебя с политического поля. Бомбы отложенного действия. И одна из них - прямо у тебя под носом.
- Берти…
- Нет-нет, дослушай меня до конца. Ты недолго думаешь, что делать - тебе в голову приходит простой и беспроигрышный план. Почему бы не назначить неудобного тебе человека на министерский пост, а потом сделать ответственным за непопулярные шаги правительства? Почему бы не связать его имя с крайне жесткой реформой, которая непременно вызовет массовое недовольство, даже протест? Почему бы паралелльно с этим не уничтожить его репутацию, раздобыв кое-какой компромат и вывалив его в прессу, чтобы возбудить всеобщую ненависть, накалить ситуацию до предела возможного? Все, что нужно сделать потом - убрать его с поста. Сделать вид, будто прислушался к народу, будто позволил беспорядкам повлиять на себя. Обставить его скандальную отставку так, будто он один, и только он был виноват в том, что происходило в Бакардии в последние месяцы. Отозвать реформу, смягчить ее, потом все равно принять - но по-другому, с помощью других людей, в чьей верности нельзя будет сомневаться. Поднять за счет этой истории свой собственный рейтинг - и, успешно переизбравшись, подписать соглашение об интеграции.
Като долго не отвечала. Бертрану успели принести лобстера, и он, поняв, что не справится с разделкой одной рукой, отложил телефон на край стола и включил громкую связь. Скрываться ему было не от кого - да он был бы и рад про себя, обнаружься за соседним столиком какой-нибудь особенно пронырливый журналист.
- Что ты будешь делать теперь? - раздался из динамика напряженный голос Като.
- В первую очередь - как следует пообедаю, - добродушно ответил Бертран, щипцами разламывая хрустнувший панцирь. - Я сегодня даже не завтракал. А ведь мне предлагали. Зря я отказался.
Странно, но Като даже не стала раздраженно выговаривать ему, что его попытки паясничать никуда не годятся. Наверное, она решила, что он в шоке или что-то в этом роде - и Бертран, глядя на себя со стороны, мог бы с ней в этом согласиться.
- А потом?
- Потом?.. - Бертран взглянул на бутылку, опустошенную им почти наполовину, и подавил свалившееся на него юношеское желание приложиться прямо к горлышку. - Потом попробую спасти кое-что… что, я надеюсь, все еще можно спасти.
***
Когда Алексия Арнульфинг вышла из редакции “Вестника Бакардийского трудового сопротивления”, было уже ближе к ночи; к счастью, с девчонкой не было ни Идельфины, ни кого-то еще, для кого Бертрану пришлось бы придумывать подходящее пустословное объяснение, и он, готовясь выбраться из машины, сказал шоферу:
- Будье добры, сходите за сигаретами и бутылкой “Перье”. Возвращайтесь через полчаса.
Тот, понятливый малый, исчез тут же, и Бертран скупо порадовался про себя тому, что остался хоть один человек в его окружении, на кого еще можно положиться. Сам же он отправился догонять Алексию - она направилась в противоположную от него сторону, заткнув уши наушниками, грохочущую откуда музыку было слышно даже на расстоянии нескольких шагов; конечно же, приближения Бертрана она не заметила, и поэтому, когда он остановил ее, схватив за плечо, вскрикнула почти в полный голос:
- Эй, какого…!
- Тише, - Бертран не выпустил ее, опасаясь, что ее первым порывом будет обратиться в бегство, но тут же выяснилось, что он изрядно недооценил ее умение постоять за себя - быстрее, чем он успел сказать хоть слово, Алексия выхватила из кармана газовый баллончик и направила ему в лицо.
- Вы! Какого еще черта вам от меня нужно!
Возможно, в прошлой жизни эта девица была амазонкой, но Бертран не позволил ее воинственности себя обескуражить - отступил на полшага, поднимая руки, будто в знак сдачи, и заговорил самым мирным и благожелательным тоном, на который был способен:
- Простите, я не хотел вас пугать. Вы можете уделить мне несколько минут?
Алексия обвела его настороженным взглядом, будто пытаясь понять, не прячет ли он под одеждой оружие. Бертран продолжал спокойно улыбаться ей; про себя он не был до конца уверен, что она не сбежит все-таки, предварительно отправив весь заряд баллончика ему в глаза, но в какой-то момент ее рука дрогнула, опускаясь, хотя выражение лица осталось все тем же настороженно-враждебным.
- Что вам нужно?
- Поговорить, - ответил Бертран кротко и махнул рукой в сторону оставленной им машины. - И кое о чем попросить. Это не займет много времени. Если хотите, я потом отвезу вас домой.
- Моя машина за углом, - ответила она, - а вы что, думаете, что я настолько тупая, чтобы сесть в вашу?
Стоило признать - ее упертость и глупость Бертран тоже недооценил.
- Госпожа Арнульфинг, - произнес он, улыбаясь старательнее и проникновеннее, - я понимаю, что являюсь закоренелым мерзавцем в ваших глазах, но неужели вы думаете, что я способен на похищение? В ближайшее время мне и так предъявят обвинение - в лучшем случае только одно. А я бы совершенно не хотел множить число заведенных против меня уголовных дел.
Алексия колебалась. Присущей их пишущей братии инстинкт, несомненно, влек ее на близкий запах жареного, вступая в ожесточенное противостояние с инстинктом самосохранения, и Бертрану оставалось только ждать, который из них одержит верх. На то, чтобы принять решение, Алексии потребовалось с полминуты - она обернулась на здание редакции, будто боясь, что из погасших окон за ней наблюдают, передернула плечами, будто от холода, и заявила с решимостью человека, сделавшего рискованную ставку: