- “…Я не могу этому поверить, — сказала Алиса.
— Не можешь? — сказала Королева с состраданием. — А ты попробуй… Ну-ка… Вздохни глубоко, глубоко и закрой глаза.
Алиса засмеялась.
— Незачем пробовать, — сказала она. — Я не могу поверить в невозможную вещь.
— Вероятно, у тебя было мало практики, сказала Королева. — Когда я была в твоем возрасте, я практиковалась каждый день по получасу. Мне иногда удавалось поверить в шесть невозможностей утром до завтрака…”
- Чему вы улыбаетесь? - спросил вдруг Генерал, взглянув на Колдуна. Нужно было ответить ему что-то непринужденное и незначительное, но то ли выпитое за ужином все-таки взяло над Колдуном верх, то ли дело было в проклятом травяном аромате, что проникал в сознание, притуплял чувство здравого смысла - но Колдун произнес то, чего сам от себя не ожидал.
- Я попробовал представить, каково это - поверить в шесть невозможностей. Еще и за такой короткий срок. Могу сказать - у меня точно не получилось бы.
- Возможно, вы слишком низкого о себе мнения, - откликнулся Генерал, отчего-то решив поддержать этот неуместный, детский разговор, прервав ради него обсуждение дел в колониях. - Это не так сложно, как кажется на первый взгляд.
Наверное, на лице Колдуна отразилась целая бездна изумления, потому что Генерал, поглядев на него, позволил себе короткую улыбку:
- Очень просто верить в то, чему не просто стал свидетелем, но в чем принял непосредственное участие. Посчитаем?
Колдун вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой, высекая искру.
- Давайте.
Генерал заметно оживился. Видеть его таким, растерявшим свою обычную величавую строгость, Колдуну доводилось нечасто - а тот, отдавшись совсем не характерным для себя мыслям, получал от этого, судя по всему, искреннее удовольствие.
- Начнем с начала. Я не погиб под Верденом, хотя наше командование объявило меня мертвым, да и немецкие врачи, как я слышал, успели махнуть на меня рукой как на безнадежного. Невозможность?
- Вполне, - согласился Колдун.
- В сорок четвертом году я увидел свою страну освобожденной, хотя за несколько лет до этого любая мысль о сопротивлении казалась самоубийственной. Невозможность?
- Абсолютная.
- В пятьдесят восьмом году, - Генерал не прекращал улыбаться, и Колдун пожалел, что у него нет под рукой фотоаппарата, чтобы запечатлеть момент, - я сумел вернуться к власти и более того - увидел свою мечту о новом, справедливом государственном устройстве претворенной в жизнь. Невозможность?
Колдун кивнул.
- Спустя три года, во время путча, мне удалось уберечь страну от гражданской войны, избежать ее раскола, обойтись малой кровью там, где все - замечу, все, - предрекали настоящую катастрофу. Невозможность?
Он продолжил, распаляясь, не дожидаясь реакции собеседника:
- И после этого я не только избежал смерти в Пти-Кламар, но остался полностью невредим, как и моя жена, что было, согласитесь, затруднительно после того, как нашу машину расстреляли в упор. И все - мимо! Разве это не невозможность?
- Совершенно точно, - ответил Колдун чуть стесненно: воспоминания о тех днях до сих пор поселяли в нем ощущение, что он прошел по очень тонкой, очень холодной и очень опасной грани.
Генерал умолк, устремив неподвижный взгляд в небо; Колдун подождал, пока тот скажет еще что-нибудь, и, не дождавшись, осторожно напомнил:
- Я насчитал пять.
- Я тоже, - сказал Генерал с чуть заметной растерянностью: видимо, и для него недостача оказалась неожиданной. - Что же, это значит, что впереди меня ждет еще одна.
- Это не так плохо, - заметил Колдун, желая его ободрить, - грустно было бы осознавать, что лимит невозможностей исчерпался, разве нет?
- Сложно не думать о том, какие потрясения должны еще произойти, чтобы потребовалась невозможность для их преодоления.
- Потрясения ждут нас в любом случае, - рассудил Колдун, - и хорошо, что невозможность найдется хотя бы на одно из них.
“Выбери ее с умом, невозможный человек”, - подумал он, прежде чем допить кофе и начать прощаться.
***
1968
В тишине, затопившей президентский кабинет, было слышно только то, как бьется снаружи в оконное стекло крупный, жужжащий майский жук.
- Я согласен с вами, - сказал Генерал, прерывая молчание, - референдума не будет. Сегодня я объявлю о роспуске Национальной Ассамблеи и о проведении внеочередных выборов. Вас это удовлетворяет?
Он готов был пойти на примирение, это было видно невооруженным глазом - в противном случае он никогда не решился бы на такую уступку. Может быть, он чувствовал что-то вроде неловкости за свое внезапное исчезновение, которое могло обойтись всем чрезвычайно дорого, и поэтому протягивал Колдуну руку, желал вернуть все “как было” - и самым благоразумным решением, которое Колдун мог принять, было откликнуться на его призыв с благодарностью. Идти дальше, оставив разрешенный кризис за плечами, делать вид, что все вернулось на круги своя - на первый взгляд это было несложно, ведь Колдун занимался этим - делал вид, - уже не первый год, но именно в этот солнечный день, один из последних, что принадлежали уходящей весне, он почувствовал, что чаша, в которую он давно уже по капле сцеживал собственную ложь себе и другим, переполнена, и у него нет больше сил закрывать на это глаза.
- Что-то еще? - спросил Генерал.
“Молчи”, - сказал себе Колдун, наверное, в десятитысячный раз. А потом открыл рот и заговорил:
- Вы знаете, что Андре Делаваль при смерти?
Генерал нахмурился, несколько раз моргнул в тщетной попытке понять, о чем идет речь.
- Кто такой Андре Делаваль?
У Колдуна вырвался короткий и беспомощный смешок.
- Вы не знаете даже его имени, верно? Я напомню вам - так зовут мальчишку, который согласился защищать вас… отвечать за ваши грехи. Я узнавал о нем. Скорее всего, сегодня он умрет.
На лицо Генерала набежал нервный румянец - как обычно бывало с ним в минуты сильного волнения.
- Это точно?
- Это точно, - подтвердил Колдун, думая, что должен ощутить что-то вроде мстительного удовольствия, но не ощущая ничего, кроме звенящей пустоты в груди и голове. - То, что случилось с этим юношей - случилось из-за вас.
Генерал никак не отреагировал на обвинение - похоже, был слишком занят тем, чтобы пережить свалившееся на него потрясение.
- Я не думал, что… - начал он, и тут же прервался, постарался вернуть себе свои обычные решительные интонации. - Должно быть, тот, о ком вы говорите, осознавал возможный риск.
- Вашу личную ответственность это не уменьшает, - отрезал Колдун, справляясь с желанием вскочить со стула, нависнуть над своим собеседником, посмотреть ему глаза в глаза сверху вниз. - Если бы его не было, умерли бы вы, и вам об этом известно.
- Он согласился на это добровольно, - предсказуемо использовал Генерал единственный оставшийся у него аргумент. - Я не сомневаюсь, что им двигало чувство долга - как и теми, кто берет в руки винтовки и отправляется на передовую.
- То, о чем вы говорите - это не война, - сказал Колдун твердо. - Это жестокий самообман. И… трусливая попытка откупиться.
Генерал дернулся, будто его обожгло. Его бледные, сухие пальцы судорожно сжались на подлокотниках кресла.
- К чему ваши переживания, господин премьер-министр? Вы давно знали о том, как функционирует этот… институт, и лишь сейчас решили высказать мне свое возмущение по его поводу?
Колдун не хотел повышать на него голос, но это получилось у него как бы само собой:
- Потому что я знаю, у кого еще погибали их щиты! Потому что я помню это слишком хорошо! Потому что я знаю - на месте этого мальчика мог оказаться любой!
- Любой? - Генерал прищурился. - Например?
- Например, я сам.
Тишина установилась вновь, плотная, душная, как наполненная парами бензина: стоит проскочить искре - и произойдет взрыв.
- Вы? - усмехнулся Генерал. - Вы шутите?
- Нет, - ответил Колдун прямо и спокойно. - Я не шучу.
Генерал еще недолго смотрел на него. Лицо его медленно каменело.