О, боже.
De tristesse et ennui, nul fruit. — Грусть и скука, никаких плодов.
Лесенька выбивается из ритма своей спокойной жизни, когда monsieur Гюстав вдруг хватает её за предплечье.
Вокруг творится праздничный сюр, и женщины танцуют с мужчинами в слабом подобии вальса, от которого разве что двадцать пять тактов в минуту и обольстительная улыбка.
— Désolé, je vais danser avec mon mari /Извините, я буду танцевать с мужем/, — говорит Леся, пытаясь как можно ненавязчивей отнять свою прославленную руку.
Monsieur Гюстав — его препарирующий внимательный взгляд кажется удивительно знакомым, будто преследовал всю жизнь; а ещё — обеспокоенным.
— J'ai besoin de te parler. /Мне нужно поговорить с вами./
Глаза в глаза. Чистейший звон хрусталя — кто-то бьёт по своему фужеру, привлекая внимание.
Леся смотрит на Роберта — в семи шагах, совершенно обращённого на коллег отца, не замечающего.
Она говорит:
— Seulement si très vite. /Только если очень быстро./
— Если они заметят, что я ушла с мужчиной…
Monsieur Гюстав кивает и почти тащит её назад, между чужими спинами, затянутыми шнуровкой корсетов и бантами, впаянными в пазы пуговицами, будто камзол был пошит прямо на фигуре.
В конце-концов, они вылетают из зала, на ходу чуть не сбивая светильники, двери, собирая локтями углы; сбегают по лестнице, и Леся почти готова начать кричать, когда её вдруг отпускают, словно почувствовав.
— Qu'est-ce que vous vous permettez?! Je suis une femme respectée! /Что вы себе позволяете?! Я уважаемая женщина!/ — почти шипит, растирая место касания шелковой ажурной перчаткой — переплетением цветов и грации.
— Тащит, как мешок.
Monsieur Гюстав выдыхает.
Забивает лёгкие воздухом, что перед глазами темнеет; смотрит на Лесю, и выдыхает вновь.
Он кусает губы, хмурится, силится опять поднять ладонь, но рывком опускает.
И ровно в секунду, когда Леся готова развернуться и уйти, в это мгновение, вдруг говорит:
— Ты знаешь, что происходит в России?
И Леся замирает.
Будто уличённая, она хлопает своими хрустальными глазками, и не может поднять взгляд с мраморного пола.
Прямо здесь — в самом центре Парижа, в ласковом сердце его культуры, между политиками и искусствоведами, она что-то чувствует. И это — ужас.
Она говорит:
— Ты…
И не может даже понять, какими словами это описать.
Каким языком.
— Ты сможешь высказаться потом, но у нас мало времени. Ты же слышала, что случилось в феврале?
Что это?
Предательство? Наказание?
Прямо здесь — посреди лестницы — Шарлотта с monsieur Гремалем под руку проходят наверх, кидая насмешливый взгляд на Лесю.
О, боже мой, нет, пожалуйста. Ей нужен воздух, пожалуйста, воздуха!
Родного ветра.
— Император отрёкся от престола.
Нет.
— Госдума взяла страну под свой контроль, образовав Временное правительство.
Нет.
— Большевики формируют отряды, популистскими лозунгами завоёвывая популярность в Петрограде и в Москве. Они хотят уничтожить империю, Леся.
— Нет!
Она кричит так громко, что вздрагивают в деревянных рамах стёкла, и Морис за роялем тоже вздрагивает, и оборачивается Роберт.
— Я не хочу этого знать, почему ты не понимаешь?! Не хочу! Ты думаешь, что я бежала ради того, чтобы теперь плакать по прошлому?!
— Леся…
— Пусть хоть камня на камне не оставят, мне всё равно, слышишь?! Знаешь, что?
— Я тебя прошу…
— Хочешь знать, почему я уехала?! Почему бросила всё, что когда-либо было мне дорого?!
Воздух вокруг неё трепещет; вниз по ступеням, едва не кубарем скатываясь, бежит Роберт. Он хватает Лесеньку за плечи, и она по инерции вырывается, и плачет сначала бриллиантами, а потом мрамором.
Через минуту она обмякает, склоняя голову так низко, что пшеничные волосы закрывают лицо.
— Почему, Леся? — спрашивает Гюстав, и Роберт бросает на него такой взгляд, что страшно.
Он поддерживает Лесю под живот, и её узкие ладони впиваются в серую ткань.
За спинами уже толпятся сплетни, перетекая с уст на уста.
— Что они делали вместе?
— Я видела, как madame и monsieur выбегали из зала. Это такая страсть…
— Вам не кажется, что она беременна?
— Потому что я никогда не была этого достойна.
Все хотят страдать.
Все любят страдать.
Все должны быть несчастными, чтобы почувствовать любовь.
Правда ли, что Леся бежала в Париж лишь для того, чтобы упасть в грязь?
Чтобы возненавидеть себя, чтобы полюбить.
Правда ли, что она с самого начала всё знала?
Если бы у тебя была возможность изменить что-то в жизни — что бы это было?
— Я сделала всё, чтобы быть счастливой.
— Тогда почему сейчас на твоём лице горе?