— С тобой всё в порядке? Tu vas bien maintenant?
— Belle langue. /Прекрасный язык./
Так он говорит: «Прекрасный язык», вместо «Ты прекрасна».
И сейчас Амели улыбается почти язвительно, очень по-своему, и поднимается наконец на ноги.
— Tu es juste un idiot /Ты просто идиотка/, — говорит Амели, и в её голосе какая-то странная, совсем непонятная обида.
Что-то вроде того.
Зависть.
Лесенька знает, что такое — envie — зависть; её лучшая подруга как-никак, но танцует в театре. Даже если перебивается на гроши, если всё равно плохо, но когда кто-то схватит её за руку — это будет стыдно, аморально почти.
Лесенька правда пытается убедить себя в том, что это белая зависть, и ей на самом деле больно представлять, как её единственную Элечку зажимают на кровати; но просто, просто «просто», если бы она могла поменяться…
Если бы...
— Et comment tout a commencé? /И как это всё началось?/ — у себя будто спрашивает Лесенька, и если бы Амели хоть взглядом, хоть кивком смазанным намекнула, то она бы рассказала ей всё.
Но Амели уходит, как уходили.
Через какое-то время гаснет свет, и у Лесеньки уже болят колени, но она не может заставить себя подняться.
А на самом деле всё началось с метели.
Гимназийские окна залепило плотным маревом, и темнеть не начинало уже в пять, потому что и земля, и небо — всё белое.
Они с Элей — совсем рядом, на диване, что локти едва касаются. Играет какая-то далёкая музыка из актового зала, настолько с другого этажа, что не слышно даже почти.
Мягкая тень ложится на лицо, подбираясь к глазам, и странно рефлексит свет на улыбке.
— Если бы у тебя была возможность изменить что-то в жизни — что бы это было? — интересуется Леся будто между прочим, будто про себя ей рассказать не интересно.
Но тогда Эля говорит:
— Я рада, что ты спросила.
— Я давно хочу поехать во Францию и стать профессиональной балериной.
И рассказ Леси про швейную мастерскую, которая скоро должна перейти ей от матери, вдруг становится совсем блёклым, пустым.
Она не знает, что, просто «что?!» ею движет, какая тайная сила сжимает изнутри сердце, выдавливая слова, когда она голову чуть поворачивает, зажимая ухо, и говорит в Элин тонкий профиль:
— Вау.
Говорит:
— Я тоже.
Она ещё тогда знает, что такое — envie — зависть, но не может обличить её в слова.
Эля же — лёгкая, как летняя ночь, и по коже её стойкий холодок струится, и путается в длинных волосах, когда она выходит на пробежку, мелькая то и дело по площадке.
У неё изящно-прямая спина с совсем незаметной линией позвонков, когда она показывает эти базовые приёмы, как-то невообразимо заплетая ноги:
— Это третья позиция. Лучший способ войти в третью позицию — начать во второй позиции, затем сдвинуть одну ногу к другой, чтобы пятка передней ноги касалась мыска стоящей сзади ноги.
Жаль, что Леся не понимает совсем.
Делает кое-как, едва не падает, но учится исправно, чтобы новой цели соответствовать.
Странной цели, наверное.
Болючей.
А сейчас, балет — это не её.
А её — кое-как подняться на дрожащие ноги и упасть через несколько метров на свою кровать с грязным бельём, не раздеваясь даже. Какая разница?
В её окне не видно совсем, от пыли и старости, и глазки так не скашиваются, но мимо пролетает сизокрылая птичка, и из её бездушного, неосведомлённого клюва что-то горестно выпадает.
— Прости, — говорит Лесенька будто сама себе, и проваливается в чуткий, беспокойный сон.
Tout passé, tout cassé, tout lassé. — Ничто не вечно под луной.
Тот парень приходит в субботу, как и всегда, и Лесенька даже не поднимается с кровати после только что ушедшего клиента — только подол едва одёргивает, прикрывая воспалённые следы лап загребущих. На улице тепло и солнечно, и волосы парня ещё хранят пряный аромат разгорающейся весны — он наполняет комнату.
Он, или аромат.
— Что же тебе от меня нужно? — почти ноет Леся, и тот парень говорит:
— Belle langue. /Прекрасный язык./
Ей бы радоваться, на самом деле.
Тот парень никогда не делает ничего, что бы могло ей не понравиться. Впрочем, чтобы понравиться — тоже не делает.
Будто приходит сам к себе, будто Лесенька его молчаливый слушатель со странным акцентом и неприличными повадками.
— Tu ressembles à quelqu'un. /Ты похожа на кое-кого./
И тут хочется, чтобы всё стало ясно. Чтобы проще стало, может быть.
— Wow! Sur ton premier amour? Pour une fille du travail? Quoi sur maman? Parce que je peux dire que tu étais un mauvais garçon. /Вау! На твою первую любовь? На девушку с работы? Что, на маму? Потому что я могу сказать, что ты был плохим мальчиком./