Ржавый меч и остатки того, что выглядело как кольчуга.
– Слезы Христовы! – его глаза широко распахнулись. – Это не пещера. Это могила. Моя собственная проклятая могила!
Земля накренилась и завертелась, красота ночи расплывалась вокруг него, ее серебристо-синие цвета превращались в эфирные зеленые, которые кружились и ласкали его.
Утешительные прикосновения забрали его боль, но также усилили звук лая Бена.
И молчание Мары.
Он развернулся к ней лицом.
– Разве ты меня не слышала? Бен упал в мою могилу! Ошибки быть не может. Там мой собственный меч. И Гелиотроп Далриады. Я видел его блеск, подмигивающий мне!
Но она стояла, застыв и уставившись на него.
Не произнося ни слова.
И Алекс, наконец, осознал, что не на него, а мимо него.
Обернувшись, он увидел, что ее парализовало.
– Это моя зеленая леди, – заговорила Мара невыразительным от страха голосом.
Красивое и яркое, видение мерцало на дальней стороне бугра, и сквозь светящееся зеленое платье была ясно видна вся деревня Уан Керн.
– Это не зеленая леди, дорогая, – Алекс поднялся на ноги и склонил голову. – Она одна из фей. Могу поклясться своей жизнью.
– Так ты и сделал однажды, – голос женщины звучал, словно песня, был подобен сладкозвучной, звенящей музыке на ветру. – И сделаешь так снова, если пойдешь на эту сторону холма, чтобы вернуть своего бедного пса.
– Бен! – Мара схватила Алекса за руку и сжала.– Он там, с ней.
И он там был.
С блестящими глазами, в грязи и с виляющим хвостом.
– Не уверен, что хочу близко подходить к вам, леди фея. – Алекс следил за нею, слишком опасаясь уловок сидхе, чтобы приблизиться к этой женщине без опаски. – Я был бы признателен, если бы вы не стали околдовывать нашего пса и позволили ему вернуться к нам.
– Ты благоразумный человек, сэр Александр. И хороший, к тому же, – произнесла она, освобождая Бена. – Я только хотела показать тебе наиболее заметный путь к твоей могиле.
– И почему вы сделали это?
– Потому что, у тебя, возможно, возникла бы причина запечатать ее. – Она улыбнулась, когда Бен вприпрыжку понесся к ним через камни. – Или ты хотел бы, чтобы твои дети упали в такое место?
– Мои дети? – В ушах застучала Алекса кровь. – Наши с Марой дети?
Красота феи засияла ярче.
– Если ты сделаешь такой выбор.
– Если? – Алекс едва не разрывался от надежды. – Я не желаю ничего более столь отчаянно. Обладать и жить с моей леди.
– О, Боже! – Мара посмотрела на него. – О чем она говорит?
– Только то, что выбор за ним, – она протянула великолепную рубиновую брошь. – Гелиотроп Далриады исполняет три желания, – сказала она, внезапно очутившись перед ними. – Очень давно он проклял себя вторым желанием. Однако…
– Осталось третье? – Алекс уставился на брошку. Рев в его ушах стал оглушительным.
Женщина кивнула.
– Загадай свое желание, сэр Алекс, и я заберу брошь в свое королевство. Мы долго ждали ее возвращения.
– Как я ждал… – Алекс поспешно закрыл рот и посмотрел на руку.
Брошь покоилась на его ладони, она пульсировала теплом, посылая озноб по всему его телу.
Озноб и надежду.
– Мара. – Он повернулся к ней и увидел, что в ней бьется та же самая надежда. – Это может не сработать, – предупредил он. – Не печалься, если не получится, и если что-то случиться со мной.
Послышался звонкий упрекающий смех.
– Случится только то, что ты пожелаешь. У Гелиотропа сильная магия, как ты должен знать!
И это все решило.
Он знал.
Так что он притянул к себе Мару, крепко обнял ее. Сердце сжалось, когда к ним прильнул Бен, чей глупый хвост все еще качался.
Слеза покатилась по щеке Алекса, он посмотрел вниз на собаку и на долю секунды увидел не Бена, а Рори.
А потом он загадал желание.
Но ничего не произошло.
Горы не задрожали, небеса не разверзлись. И мир вокруг не вращался и не сжимался, как это иногда происходило.
Все было совершенно нормальным.
Обычным.
И в этот миг он понял.
– Мара, смотри! – он разжал руку и уставился вниз на пустую ладонь. – Она пропала. Брошь исчезла и твоя зеленая леди вместе с нею.
– А ты снова здоров! – всхлипнула она, дернув его килт вверх и глядя не на свой любимый орган, а на гладкие, без шрамов бедра Алекса. – Шрамы тоже исчезли.
Алекс расстегнул свою рубашку и распахнул ее, оглядывая грудь. На ней также не было шрамов. И его боль пропала.
Все, что осталось – это его счастье.
И женщина, которую он любил больше, чем тысяча вечностей. Он по-настоящему мог ее сделать своей. И именем, и телом. Но она немного отошла от него, и ее плечи резко опустились.