У меня холодеет всё внутри, будто меня окунули в ледяную воду и не дают вынырнуть, а Роланд всё орёт, не переставая, выплёскивая наружу всё накопившееся — боль, злость, усталость, отчаяние. На него невыносимо больно смотреть, ещё больнее слушать.
— Ты о чем думал? Думал, что всё обойдется? Думал, что все погибнут, а ты останешься единоличным королём? Думал, что вместе со всеми, и Генерал погибнет? Что, твою мать, вы с ним задумали и почему всё так обернулось?! Хоть раз в жизни ты, мелкий подонок, можешь сказать правду?!
Я не знаю, что ответить. В голове какой-то звон, словно мою голову засунули в церковный колокол. Роланд прав, впрочем, как всегда. Но я не в состоянии во всём признаться, не могу сказать правду. Во всяком случае, пока.
— Айс, какого чёрта ты молчишь? Неужели не знаешь, что ответить? — Он смотрит на меня своими глазищами, что наполнены яростью до краёв. — Ладно, понимаю, что ответов не дождусь, но скажи, лидер самопровозглашённый, что нам дальше делать? Где искать остальных? Что будет, когда мы придём в Город? Что мы там вообще ищем? Ты хотя бы помнишь, что отправиться туда было именно твоей идеей, поэтому и объяснять тебе.
Роланд засыпает меня вопросами, а я от каждого из них сжимаюсь, словно от ударов хлыста. Не пойму, кем он себя возомнил. Голосом совести? С чего это вдруг? Или он забыл, что его руки по плечи в крови не меньше моего?
— Слушай, не ори! — говорю первое, что приходит в голову, но это скорее жалкая попытка защититься, чем действенная мера. Я и так слишком хорошо знаю, что обычным окриком Роланда не утихомирить — он слишком сильный для того, чтобы уступить мне хоть в чём-то. — Знаешь что? Лучше не трогай меня сейчас. Я очень устал, чтобы вообще соображать, не то, что слышать тебя. А ещё я жрать хочу! Помнится, на складе были консервы. У кого они? Кто их забрал?
Он пожимает плечами и, нахмурившись, пытается вспомнить, у кого может быть провизия.
— Кажется, их забрала Марта, — наконец, говорит он.
— Какого черта ты бабе отдал консервы? — выкрикиваю, стукнув кулаком по обгоревшему стволу.
— Она не баба и не смей её так называть, тупой ублюдок! — Роланд орёт как раненый зверь, багровеет и сжимает кулаки, задыхаясь от злости. Вот кому точно наплевать, что нас могут услышать. Наверное, им можно восхищаться, только что-то не получается. Неужели во мне плещется обычная зависть? Черт, я всегда думал, что я выше этого. Досадно. — Я тебя сейчас уничтожу, тварь!
Но я не даю ему наброситься на меня — стрелой бросаюсь вперед, собрав для этого все свои оставшиеся силы. Роланд, не ожидая от меня подобного, не успевает среагировать и не выставляет защиту. Рукопашный бой все-таки не его конек.
Мы катаемся по земле, будто озверели, и я чувствую, что, если не окончим этот бессмысленный поединок прямо сейчас, то живыми с этой поляны не выйдем. Кажется, впервые в жизни Роланд готов со мной согласиться.
— Отпусти, придурочный, чего завёлся? — пыхтит мне на ухо Роланд, пытаясь высвободиться из моего захвата, попутно молотя сжатыми кулаками по бокам. Так он мне точно почки отобьет, с него станется.
— Сам отпускай, урод, чего уцепился? — отвечаю, задыхаясь, изворачиваюсь и бью со всей дури его в скулу.
Роланд удивленно охает и, схватившись рукой за ушибленное место, резко отстраняется. Я лежу на спине, пытаюсь отдышаться и смотрю на прогоревшие кроны деревьев. Бока ноют ужасно, дыхание сбилось, а голова болит так, будто мне её кто-то оторвать пытается. Переворачиваюсь на бок, смотрю на Роланда и замечаю, что он тоже не в лучшем виде: порванная штанина, покрасневшая скула и слегка заплывший глаз — ему тоже пришлось кое-чем заплатить за эту драку. Удовлетворенно ухмыляюсь:
— Ну что, идиот, получил?
— Пошел на хрен! — говорит, вкладывая в слова всю злость, но чувствую, что ему эта драка нужна была не меньше, чем мне. Все-таки честный бой иногда лучший выход эмоциям. Особенно, если ты не умеешь плакать.
— Что будем дальше делать? — спрашиваю, в надежде, что, может, он сможет что-то придумать. Я слишком устал решать за всех — во мне совсем для этого не осталось сил.
— Будем, как и собирались, идти в Город. Не знаю, что мы там найдем, или, что ты там хотел найти, но в Лесу больше оставаться нельзя. У меня такое чувство, что за мной постоянно следят.
— Ты тоже это чувствуешь?
— Постоянно, — со вздохом отвечает Роланд.
— Ладно, давай отдышимся и двинем. Осталось совсем немного — минут за тридцать, думаю, дойдем.
Роланд молчит. Значит согласен. Он редко при мне молчит, потому что никогда не бывает со мной согласен. Сейчас тишина меня успокаивает — во всяком случае, мне не придется разбираться с его истериками.