— Не переживай, с тобой останется наш верный Барнаби. С ним тебе нечего бояться.
"Наш"? Он сказал "наш Барнаби"? Ещё вчера это ведь был только мой пёс. Ладно, не буду пока обращать на это внимание. Может, он всего-навсего оговорился?
— Ну, с Барнаби мне точно ничего не страшно, — я усмехаюсь, прикрыв глаза.
Ланс кивает и уходит, а я решают осмотреться. Меня ещё немного подташнивает после странного "путешествия" сквозь корабль, в глазах непонятная рябь, но это, возможно, от голода. Если честно, совсем не могу вспомнить, когда ела в последний раз.
Смотрю по сторонам. По всей видимости, нахожусь в каюте, надо отметить, вполне уютной. Небольшая комната с минимальным набором мебели: помимо кровати (кстати, очень удобной), тут есть письменный стол, книжный шкаф и большое зеркало. Барнаби улегся возле кровати и, кажется, заснул. Я слышу его тихое, размеренное сопение, от которого в моём сердце зарождается приятное тепло. Поддаюсь искушению и, поднявшись на ноги, преодолевая головокружение и, борясь с накатывающей волнами тошнотой, медленно подхожу к зеркалу.
Нет, это что-то невообразимое! Мои светлые волосы спутаны в какой-то отвратительный колтун на макушке. Лицо покрыто коркой засохшей грязи, и чужой крови. Зато мои ярко-зеленые глаза кажутся просто огромными и, если не обращать внимания, как лихорадочно они блестят, можно назвать их красивыми. Мне бы помыться и расчесаться, может, и стану хоть немного симпатичнее, но пока что на эту странную особу, глядящую на меня из зазеркалья, без слёз и отвращения смотреть невозможно. Со вздохом отхожу от зеркала: неужели такая грязная и ободранная персона может претендовать на внимание хоть кого-то, не то, что Ланса? Теперь понимаю, что выражают его глаза при взгляде на меня. Это жалость. Элементарная, отвратительная, унизительная жалость, а вовсе не симпатия, которую я себе напридумала. Глаза предательски щиплет. Неужели я собралась рыдать? Из-за парня? Смешно.
Барнаби, мой чудесный друг, будто почувствовав состояние хозяйки, вскакивает и утыкается холодным, мокрым носом в мои колени.
— Только ты меня любишь искренне, несмотря ни на что, — всхлипнув, говорю и глажу пса по холке. — Знаешь, что во всей этой ситуации меня расстраивает больше всего? Не просто расстраивает, а бесит даже?
Пёс смотрит, как будто и правда ждёт моих дальнейших слов.
— Барнаби, мы же сидели на берегу моря. Моря! Это же вода, а я даже не умылась, не догадалась хотя бы эту копоть и кровь с лица смыть. Просто сидела там, как дура, и ждала не пойми чего. А теперь Ланс всегда будет видеть меня, а представлять при этом неумытую, плохо пахнущую чушку — такую, какой я предстала перед ним впервые. Теперь как не мойся и не наряжайся, от этого первого впечатления не отмыться.
Теплая ладонь опустилась на мое плечо. Вздрагиваю, как от удара током.
— Не говори ерунды, — его мягкий голос окутывает мою душу теплым одеялом. Да что же это за напасть такая на меня навалилась? Любовь, что ли? Так не вовремя, чёрт возьми! — Ты мне нравишься, с тобой мне хорошо и уютно. А о чем-то другом и не думаю. Я же не глупый и понимаю, что мы не на балу встретились. Да и я, если ты помнишь, не принц на белом коне и не сказочный герой. Так что мы с тобой явно слеплены из одного теста, и нечего тут выдумывать. Давай лучше поедим.
Я зажмуриваюсь, останавливая текущие из глаз слёзы. И ещё в надежде продлить это сладостное мгновение. Сейчас и умереть не жалко, честное слово. Блин, да что же я за идиотка такая романтичная? Беру себя в руки, вздыхаю и открываю глаза.
— Пошли есть. Заодно посмотрю, что это за корабль такой чудесный.
Ланс убирает, как будто нехотя (или показалось?) руку, и мне становится грустно. Мне кажется, что я лишилась опоры и могу в любой момент упасть. Странные ощущения. Я встаю, а Ланс говорит:
— Думаю, что тебе на корабле понравится. В сущности, здесь замечательно. Если честно, была бы моя воля, остался бы на этом судне навсегда.
— Хватит мечтать, Ланс, ты для этого слишком взрослый. Мечтать нужно детям, они наивные, а мы должны принимать судьбу без лишних иллюзий, так жить намного проще.
— Ты права, — Ланс улыбается, но в глазах замечаю грусть.
— Хочу тебя предупредить, — смеюсь я, — что, если ты мне сейчас не дашь еды, любой, то я рухну замертво от голода. Да и Барнаби, если ты еще не заметил, уже не столь активен, как раньше.
— Значит, нужно быстрее вас кормить, потому что в моих же интересах не дать вам умереть голодной смертью — слишком уж мне полюбилось ваше общество. — Наконец-то я замечаю улыбку в его голубых глазах, которые тревожат мою душу до самого дна.