* * *
Мы прошли сквозь череду ворот и вскоре оказались у реки, которую (судя потому, что читала у моей постели Марианн Энгел) я опознал как Ахерон.
Река была ужасна; в волнах качались льдины, среди мусора и каких-то бесформенных тварей.
Ошметки плоти гнили, точно тысячу лет подряд гробы опорожняли в застывающую кровь. Все пронизывало зловоние разложения. В жуткой жидкости барахтались недочеловеки, сохранившие лишь воспоминания о человеческом облике. Умоляюще распахнутые рты взывали о милосердии. Я понял, что эти создания будут тонуть здесь, без помощи, целую вечность.
От реки парило. По ней спокойно, точно над течением, скользила лодка паромщика Харона. Он/оно было темным созданием ростом не меньше восьми футов, в заплесневелых лохмотьях. Борода как спутанные водоросли, от носа осталась только половина, и та со следами укусов, — остальное, должно быть, оторвали в драке. Иссохший рот щерился гнилыми зазубренными осколками зубов. Кожа у Харона была серая, влажная и морщинистая точно у дохлой морской черепахи, в руках, скрюченных артритом, — сучковатая палка. И пустые глазницы, внутри — только вспышки пламени: каждый глаз как огненное колесо. Харон правил к берегу и громыхал словами.
— ЭТОТ ЕЩЕ ЖИВ.
Франческо, крупный мужчина, по сравнению с Хароном казался хрупким. Тем не менее, он не склонил голову, а, напротив, вытянувшись во весь свой рост, отвечал:
— Это совершенно особенный случай!
Харон теперь причалил к берегу и недовольно размахивал когтистой лапищей.
— ЭТОМУ ПЛЫТЬ НЕЛЬЗЯ.
— Он уже зашел далеко… Пожалуйста, выслушай нас! Окажи нам эту честь, ведь мы намного меньше тебя! Как давно навещали тебя живые?
— НЕ ТРУДИСЬ МЕНЯ ОБВЕСТИ! ОН ПЛЫТЬ СО МНОЙ НЕ ДОЛЖЕН! ЧЕЛНОК ДРУГОЙ ЕМУ НАЙДЕТСЯ!
— Харон, с отказом своим не спеши! — попросил мой проводник. — Силы выше нас отправили его в этот путь.
Харон смотрел с неодобрением, как будто взглядом проникал в самые постыдные уголки моей души. Я так крепко прижимал к себе пылающую стрелу, что боялся, как бы не занялась одежда, но нуждался в этом тепле, чтобы противостоять страшным глазам.
Харон снова повернулся к Франческо.
— МОЖЕШЬ ГОВОРИТЬ.
— Мы просим позволения пересечь реку. Мы принесли тебе плату. — Франческо слегка поклонился и протянул золотую монету.
— ЭТО ПЛАТА ЗА ОДНОГО.
— Конечно, ты прав.
Франческо знаком показал, что теперь моя очередь. Я покачал головой. «Кто берет с собой в галлюцинацию деньги?» Однако итальянец похлопал себя по груди, напоминая мне о том, что я носил.
Я снял монетку с ангелом со шнурка и опустил в Харонову клешню. Он особенно внимательно рассмотрел ту сторону, на которой архангел Михаил убивает дракона. Странное выражение скользнуло по лицу лодочника — он не то что бы чуть улыбнулся, но в изгибе уродливого рта мне почудилось что-то очень близкое к улыбке. Харон посторонился к борту своей лодки и взмахом руки пригласил нас на борт. Франческо кивнул:
— Мы глубоко признательны тебе за великодушие!
Паромщик окунул шест в смердящие воды и толкнул нашу лодку на середину Ахерона. Челнок, изукрашенный черепами и прядями человеческих волос, был сделан из гнилого дерева, но влага не проникала в зияющие дырки на носу. Повсюду вихрились небольшие водовороты, утягивали на дно вечно тонущие тела. Время от времени Харон веслом лупил грешников по головам.
Чуть поодаль две до странности знакомые фигуры рвались все ближе к парому. Мужчина и женщина. Но я отвлекся на чей-то крик, совсем рядом с лодкой. Один из грешников вдруг захлебнулся тошнотворной жижей, а остальные топили его в волнах. Цепляясь за что только можно, он оторвал чью-то ногу и утащил с собой на дно.
Заметив мое отвращение, Франческо проговорил:
— Все они здесь не случайно. Ад — это личный выбор каждого, потому что спасение доступно всем, кто его ищет. Проклятые сами выбрали свою судьбу — тем, что специально ожесточали свои сердца.
Я не мог согласиться:
— Никто не выберет проклятие!
Франческо покачал головой:
— Но ведь избежать его так легко…
Смутно знакомая пара теперь была так близко, что я точно узнал в них (настолько точно, насколько возможно, учитывая тление) Деби и Дуэйна Майкла Грейс. Они умоляли меня о помощи, тянули ко мне руки с переломанными пальцами, но орды грешников без устали отпихивали их прочь. Может, Деби удалось бы ухватиться за лодку, если бы Дуэйн не цеплялся за жену из страха утонуть в одиночку. Она отвечала тем же; оба пытались опереться друг на друга, оттолкнуться от скученных тел. Они боролись меж собой и оттого лишь вместе ушли под воду.
Вскоре Харон высадил нас на противоположном берегу и направил лодку назад, в смрадную кутерьму.
— Кажется, я справился неплохо, — пробормотал я, не сумев изобразить улыбку. — Ведь Данте после встречи с Хароном хлопнулся в обморок?
От Ахерона берег уходил в гору, и Франческо двинулся первым.
Поначалу подъем был плавный, но вскоре сделался почти вертикальным. Нам пришлось цепляться за что только можно, просовывать пальцы в щели. Пальцев у меня недоставало, и взбираться было сложно. Я был вынужден без конца перекладывать горящую стрелу из одной руки в другую. Чем выше мы поднимались, тем сильнее били порывы влажного ветра.
Франческо посоветовал мне вложить стрелу в ножны Сигурда. Мне это показалось не очень хорошей идеей; вряд ли мои звериные шкуры защитят от огня… Все же я послушался совета. По бедру щекоткой затанцевали язычки пламени, но одежда почему-то не загорелась.
Человеческие тени носились в вихрях бури вокруг нас, бились точно рыбы на крючке. Я знал, кто это: души прелюбодеев, терзаемых страстями на земле, и присужденных к тому же в Аду. Надо полагать, моя собственная карьера в порнографии и мне не сулит ничего хорошего. Я спросил у Франческо, здесь ли закончу однажды свои дни.
— Ты не знал страстей, — прокричал Франческо, — пока не встретил ее!
Имя называть ни к чему — мы оба понимали, о ком он.
Я пытался не слушать завываний ветра и людей, и, наконец, худшее осталось позади. Когда уже можно было не цепляться за скалу, пальцы мои так и застыли в скрюченном виде, словно клешня перепуганного краба.
В горах показалась тропинка, и мы сошли в более жаркое место. Я сложил руки над огоньком стрелы и, едва пальцы наконец-то стали двигаться, принялся снимать верхний слой шкур викингов. Вспомнив советы Сигурда, выбрасывать я их не стал.
Сворачивая шкуры, чтобы удобней было нести, я заметил, что ампутированные пальцы сделались чуть длиннее, а под мышками растут редкие волосы — там, где были выжжены все фолликулы. Я коснулся черепа — на нем тоже появилась щетина. Шрамы как будто слегка рассосались, побледнели… Миллион раз я ощупывал свое тело — как слепой, заучивающий текст, напечатанный шрифтом Брайля, — однако на этот раз сюжет изменился.
Представьте себе, если сможете, что испытывает человек с ожогами, когда тело его начинает регенерировать! Или человек, у которого вдруг начинают расти волосы, хотя он приговорил себя к пожизненной, ссохшейся намертво лысине! Я с восторгом сообщил Франческо о своих открытиях.
— Вспомни, где ты, — предостерег он. — И вспомни, кто ты.
Мы подошли к опушке леса. Здесь из горячего песка росли кричащие деревья. Все плыло в глазах от струящегося жара; казалось, даже ветви у деревьев шевелятся.
Птицы носились вокруг и бросались клювами на ветви.
— Лес самоубийц, — объяснил Франческо.
Я вскоре понял, что деревья здесь не вполне деревья: вместо ветвей на них — человеческие конечности, отчаянно дергающиеся, истекающие кровью как соком. Из отверстий, выклеванных птицами, неслись истерзанные человечьи голоса; да я теперь уже заметил, что птицы здесь вовсе не птицы, а гарпии, похожие на стервятниц, с бледными женскими лицами и когтями, острыми как бритва. Всякий раз, когда они оказывались рядом с нами, нас поражала страшная вонь.
— Голоса звучат из деревьев, — объяснил Франческо, — только вместе с кровью, только после того как гарпии вырвали плоть. Самоубийцы могут что-то выразить лишь через саморазрушение.