Начальство может завтра обвинить вас в сокрытии от населения дефицитных продуктов. Поэтому их человек стоит в отдельной очереди, и ему уже приготовлено все, что было заказано по телефону. Кстати — и это я уже могу засвидетельствовать, — еще до прибытия товаров в магазин немало мошенников и опытных воров уже приложили к товарам руку.
Еще до наступления рассвета мы, Иван Макарович и я, разгрузили грузовик с прицепом. Лия Гедальевна все это записывала в специальные накладные. Она то и дело макала перо в чернильницу, записывала четкими буквами и записанное повторяла вслух. Вскоре должны были прийти продавцы, чтобы разложить товар по отделам. Но до того пришел заместитель директора Игорь Владимирович — разодетый в пух и прах человечек небольшого роста. Он говорит о погоде, закуривает дорогую папиросу «Казбек» и умиротворенно выпускает клуб дыма.
— Игорь Владимирович, — говорит Иван Макарович, — тысячу двести килограммов черного хлеба мы вернули.
Игорь Владимирович подскакивает, словно ему иголкой ткнули в одно место. Говорит зло, не избегая крепких выражений:
— Кто вам позволил? И кто эти «мы»? Вы и этот парнишка, который не имеет права здесь находиться? — И уже специально для меня ткнул пальцем в висящее объявление. — Если умеешь читать, так прочти, что здесь написано: «Посторонним вход воспрещен».
Как молод я ни был, но цену тяжелому труду знал. А со времени жизни в бараке с уголовниками у меня остался порядочный запас «красивых» слов. Возможно, я пустил бы их в ход, но Иван Макарович положил мне руку на плечо и более чем вежливо сказал:
— Сидите, пожалуйста, сидите. — И уже Игорю Владимировичу. — Что вы так заторопились? А на ваш вопрос — отвечаю. Если бы не «этот парнишка», сегодня не была бы разгружена ни одна машина. Работал он за двоих, и заплатим мы ему по двойной норме. Вы хотите знать, кто дал нам право вернуть хлеб? Этот хлеб был полусырой, более тяжелый, чем положено, и его нельзя было есть. Мы обо всем этом, насколько возможно, подробно написали.
Игорь Владимирович не сдавался. Чуть тише, но все же строгим начальственным тоном он продолжал:
— Нынче не то время, когда можно воевать с хлебозаводом. Того, что вы с такой легкостью вернули, мы уже не получим. Начальство там новое, и я еще никого из них не знаю. А как мне это объяснить пролетариату, который придет за хлебом и обнаружит пустые полки?
Игорь Владимирович в сердцах потушил в пепельнице папиросу и продолжил:
— От имени администрации я вас предупреждаю: если подобное повторится, буду вынужден принять соответствующие меры вплоть до, до… Вы сами понимаете, до чего может дойти дело. Вот так!
Выговорившись, заместитель директора взял портфель и с высоко поднятой головой отправился дальше проверять и давать указания.
Меня, кажется, уже перестали замечать, но я не трогался с места и слушал Ивана Макаровича.
— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: пламенный демагог и к тому же политикан. Что тут скажешь: черт возьми, но хлеба сегодня на самом деле не хватит.
Лия Гедальевна:
— Почему вы думаете, что не хватит? Ведь определенный запас есть. И муки, сами знаете, достаточно. Многие женщины просят, чтобы им вместо хлеба дали по карточкам муку. Неужели вы не понимаете, что и этот тип, и агент, который отказался подписать акт, и все они связаны друг с другом? Нас-то он пугает, потому, что мы мешаем ему воровать, но знает, что мы его не выдадим.
Советская торговая система мне была еще незнакома. Работавшие там люди должны были выслушивать упреки со всех сторон. Особенно косо стали на них смотреть после того, как в 1931 году были введены карточки не только на хлеб, но на все необходимые продукты питания.
За те два месяца, которые я провел в магазине, работая за двоих и получая за двоих, перед моими глазами прошла целая галерея работников торговли: одни подтверждали распространенное о них мнение, другие его категорически опровергали.
Надеялись: все будет хорошо…
Пожалуй, я уделил слишком много времени и места моей недолгой и случайной работе в магазине из-за знакомства Лией Гедальевной и Иваном Макаровичем.
Дело было не только в том, что они были добрые и образованные люди. С такими людьми я и раньше встречался. Эти двое выделялись своим свободомыслием и тем, что позволяли себе не плыть по течению. Трудно себе представить, что в те годы значило заступиться за осужденного! Наши короткие ночные разговоры меня обогатили и должны были открыть глаза на происходящее в стране. О таких людях, полагаю, стоит рассказать, потому что благодаря таким, как они, мы иначе видим свое прошлое.