Это верно, — вздохнул Кузьма Прокопьевич, — нужда гонит. Никак от нее не уйдешь. Вон Ефимка у меня две зимы в школе проучился, а на эту к сапожнику отдам. Все-таки какое ни есть ремесло будет знать.
А жизнь понимать не будет, — вставил Петр.
Где ж ее и поймешь! — подперев впалую щеку рукой, глянул на Петра Кузьма Прокопьевич. — Тут живи, как удастся, как сложится. Выбирай, где полегче, ежели есть из чего выбирать.
А не из чего выбирать — пропадай? — сказал Петр и, не откусив, положил взятый было кусок пирога обратно на тарелку. — Бороться за жизнь ты не хочешь?
Бороться? С кем бороться? — даже развел руками Кузьма Прокопьевич. — С тобой, что ли, за ремешки или через палку?
Учиться нам, братцы, учиться обязательно, — отхлебнув из чашки, сказал Лавутин и потряс головой, — без этого толку не жди. Вон у Кузьмы Прокопьевича Ефимка после второй зимы в ученики к сапожнику пойдет, а у меня и после первой, да не в сапожники, а тяжести на плечах носить. В ученье все дело, с этого начинать.
Ну, а ты, Ваня, как думаешь? — спросил его Петр, внимательно оглядывая своими широко расставленными глазами.
Конечно, учиться нам надо, — сказал Мезенцев, — но все-таки главное — плотнее друг к другу держаться. Будем врозь — и ученье нам не поможет. Поодиночке каждый — ничего не добьешься. А когда все вместе — сила. И забастовать можно. Так, как бастуют уже в России.
Груня сидела в сторонке и слушала. Бывало, приходили и раньше к ним гости и сами к людям ходили они, а только таких речей не вели. Груня понимала: запрещенные это речи. Но сегодня Груне почему-то не было страшно. Верно говорят: если будут рабочие все вместе — кого им бояться?
Ты правильно говоришь, Ваня, — заметил Петр, — только ежели думать про забастовки одни — мало. Надо и дальше заглядывать.
А куда дальше? — настороженно спросил Кузьма Прокопьевич.
Куда? Свободы, равноправия добиваться! — отрубил Петр.
Кузьма Прокопьевич потеребил свою бороду.
Я вот третьего дня был у кума моего Чекмарева Филиппа Петровича. Еще собрались рабочие. Приезжий там господин — фамилия так из памяти вон, Боткин, что ли, — подробно рассказывал… Получается очень точно у него: что перво-наперво не насчет свободы, а насчет заработков хороших думать нам надо, со свободы одной сыт не будешь.
Это потому так получается, — густо захохотал Лавутин, — что рассказывал не кто другой, а господин, — он подчеркнул последнее слово.
А чего? Ты его не шпыняй, — обиделся Кузьма Прокопьевич, — он умно говорил. Разберись насчет свободы и равноправия. С государем и с министрами за одним столом посидеть тебе, что ли, хочется?
Да по мне — так и ни государя, ни министров не надо. И сидеть нам с ними вместе за столом — делать нечего.
Ишь куда метнул! А власти-то должны быть?
Власть тогда будет наша, рабочая.
А! А! — вошел в азарт Кузьма Прокопьевич. — Ну, а какая это рабочая? Ну-ка, скажи!..
Да вот просто… будем государством управлять… и все…
Ну, как это просто? — не унимался стрелочник.—
Ты не вертись, ты объясни.
А так…
Как?
Фу-ты, язви тебя! — взбеленился Лавутин. — Вот пристал! Управимся, только бы власть нам в руки…
Все расхохотались. И особенно яростно хохотал сам Лавутин.
Насмеявшись, все серьезно заговорили о том, что для рабочих как воздух нужна воскресная школа и что, коли затеяли это, обязательно надо добиться у епархиального начальства права на ее открытие. А что же? Добровольные преподаватели — давать уроки не в служебные часы — найдутся. Со многими уже разговаривали. Люди сочувственно отнеслись. Не обязательно только учителя там должны быть. Важно, чтобы с образованием. Почему бы, например, врачу Алексею Антоновичу Мирвольскому не преподавать естествознание? Он очень отзывчивый человек. И мамаша у него образованная. Городским библиотекарем Галактион Викторович Сутуев служит. К нему даже на квартиру приди — не откажет, на квартире учить будет. Очень дельно говорит. Обязательно лекции в школе читать согласится. А уборку и всякие дела там по хозяйству меж себя и жен своих распределили бы…
Я сразу согласная, — вмешалась в разговор Груня. До этого она сидела молча. И теперь, когда все повернулись в ее сторону, растерялась. — А почему же нет? Ну, правда… Конечно… И сама бы поучилась.
Поучилась бы, — почесал в затылке Лавутин, — да вот за малым дело стало: за разрешением.