И чего жаль человеку, что другие будут учиться? Если бы хотя денег от него на школу просили, — откликнулся Ваня, шагая рядом с Лавутиным и поглядывая на него снизу вверх. — Ничего не просили, только позволить учиться — и все.
Эх, Ваня, разве ты не понял, чего он боится? Что в нашей школе не про вулканы будут рассказывать, а как погнать их всех, барановых этих, к чертям собачьим. Вот чего! Он отгадал. Ну ладно… Мы все равно их когда-ниоудь так вот!.. — он с досадой поддал ногой комок засохшей грязи, лежавшей на тротуаре. — А этому научимся и без их разрешения.
29
На следующий день у ворот мастерских Мезенцев столкнулся с Порфирием. Уже прогудел гудок, и рабочие расходились по домам. Порфирий поздоровался с Мезенцевым, как со знакомым. Ваня его не узнал, однако ответил Порфирию. Они пошли рядом.
Приняли, — сказал Порфирий. — Завтра с утра велено приходить на работу.
А? — откликнулся Ваня. — Хорошо. Тебя в какой цех приняли?
Не знаю. Сказали, стружки железные на свалку отвозить.
Ваня посмотрел на босые ноги Порфирия.
У тебя что, обуви нет? Плохо. Порежешь ноги. Стружки ведь острые.
Порежу — зарастут, — сказал Порфирий. — На что купишь, когда денег нет? Вот заработаю…
Ваня припоминал. Он уже слышал этот хриповатый голос… Когда? Где?
Я тебя что-то узнать не могу, — прямо сознался он Порфирию.
А я тебя знаю, — сказал Порфирий. — И опять недавно с тобой ночью мы здесь повстречались.
Ах, вон ты кто! — протянул Ваня. — Ну, теперь вспомнил и я. Был ты с большой бородой. Откуда ты шел?
Порфирий не стал отвечать на вопрос.
А я и раньше знал тебя, — сказал он. — Когда был ты еще холостым парнем.
Ну-ка, напомни, — попросил Ваня. — Может, и я тебя знал?
С невестой своей гулял ты возле реки. А на вас пьяные навалились, в воду хотели столкнуть.
Да ну?! Так это был ты? Ну, знаешь, а я тогда и в лицо тебя не заметил. Правду не скрою — здорово перепугался в тот раз я за Груню. — Ваня сиял. Ему было приятно встретиться с человеком, который в трудную минуту так его выручил. — А пожениться, может, эта история нам и помогла больше всего. Легче друг к дружке после этого мы потянулись, понимаешь, словно с этого часу меж нас уже все было сказано… Ты где живешь?
Там, — Порфирий показал рукой, — на заимке, за линией.
А зовут тебя как?
Порфирием.
Ваня круто к нему повернулся. — Порфирием? Постой! Да ты не Коропотов ли?
Коронотов… — и остановился. — Домой я пойду. Увидел тебя в воротах, захотелось слово сказать.
Нет, ты уж домой сейчас не ходи, — живо возразил Ваня и потащил Порфирия за собой. — До меня тут всего два шага. Тебе и жена моя будет вот как рада! Она ведь с твоей Лизой дружила.
Лиза в тюрьме у меня, — с трудом выговорил Порфирий.
Не рассказывай, знаю я все, — остановил его Вапя, — только тебя в лицо не знал.
Трудно мне, Иван… Если бы Лиза…
Ну как же не трудно! Понимаю я. А что Лиза твоя в тюрьме, ты не убивайся. Не за воровство, а за самое благородное дело она в тюрьме. За народ. Не в позор это человеку, не в осуждение.
Они подошли к дому Мезенцева. Порфирий опять стал отказываться. Но Ваня крикнул в окошко:
Грунюшка, пособи…
Выбежала Групп, и они увели Порфирия в дом. Ему первый раз в жизни стало стыдно себя.
Вишь я какой, — хрипло сказал оп, показывая на босые исцарапанные ноги.
Какой! Ну и я такой, — и, для того чтобы не стеснять Порфирия, Ваня тут же стащил с себя сапоги.
Груня их усадила обедать. Сама села вместе с ними. Ваня, пока она накрывала на стол, успел ей все рассказать про Порфирия.
Ив мастерских будем с ним вместе работать, — сказал он, пододвигая ближе к Порфирию тарелку с хлебом.
Где же вместе? — отказался Порфирий. — Я буду стружки отвозить.
Это ничего не значит, — возразил Ваня. — Как рабочие будем вместе. Рабочие всегда все вместе.
Групя налила большую миску мясного супа. Давно не ел так сытно Порфирий. Дома и прежде ему не часто приходилось есть мясное. Он глотал вкусный, горячий суп и думал: почему? Почему у него не было так, как вот в этой семье? Да, он зарабатывал мало, трудно было ему заработать. Но почему даже то, что было, редко радовало его?
II только горечь и несправедливость одну видел в жизни он… Словно догадавшись, отчего вдруг резче обозначились морщины на лбу Порфирия, Ваня сказал ему очень мягко:
Томит тебя что-то, Порфирий. А ты расскажи.
Послушаешь?
Сам прошу тебя. Ну? Как другу, возьми и скажи.
Порфирий посветлел. Вот и Мезенцев к нему с открытой душой, с вниманием. Друга в нем видит. Ему можно все рассказать, как Еремею. Хорошие люди! Все-таки много на свете хороших людей!.. И он стал говорить Ване о своих неудавшихся поисках хорошей жизни, о том, что куда ни пойди — везде пад тобой хозяева будут глумиться, последние жилы вытягивать. А жить все-таки надо, хочется… Как жить?