— Вот погоди, Сашок, однажды утречком ты проснешься, и на тумбочке у тебя будет лежать письмо…
И так оно все и получилось. Прошлой осенью, первого сентября, Саша проснулся, глянул как всегда на тумбочку, а там — письмо. Настоящее треугольное воинское письмо!
Митя письмо тоже увидел. И хотя письмо было не ему, но он обрадовался так, как будто письмо получил сам, и побежал вместе с приятелем по всей школе, закричал:
— Ура! Сашкин папка нашелся! Сашкин папка нашелся! Он в госпитале раненый лежит.
А потом вдруг на душе у Мити сделалось неприютно. Он затосковал, кинулся в темный чулан под чердачную лестницу, обнял там связку березовых черенков для метел и — заплакал. Заплакал от жалости к себе.
Он заплакал потому, что у него, у Мити Кукина, отец уже никогда не найдется. Отец у Мити никуда не пропадал, он просто давным-давно умер, когда Митя был еще маленьким.
А вот мать и сестренки у Мити живы, но пропали. Случилось это в самые первые дни войны.
До того, как началась война, жил Митя с матерью и с двумя сестренками Любашей и Дашей невдалеке от Ленинграда в совхозе «Дружная Горка», и когда началась эвакуация, то все они поехали в товарном, переполненном людьми поезде на Урал.
Но Митя до Урала не доехал. Доехал он только до какой-то ленинградской сортировочной станции. На этой станции поезд стоял долго, была жара, всем хотелось пить. Митя взял пустой чайник и, никому ничего не сказав, пошел к водонапорной колонке за водой.
У колонки шумела толпа. Все лезли, кричали, толкались, — Митя тоже стал пробиваться к самому крану. И когда пробился, и набрал полный чайник, и пришел на перрон, то на том месте, где стоял его поезд, увидел только пустые рельсы. Поезд ушел, увез неизвестно куда маму, увез Любашу и Дашу, и Митя остался один с полуведерным чайником в руках.
Потом к Мите подошла чужая тетенька с красной повязкой на рукаве, стала выспрашивать, что да как, и на другой день Митя оказался в детском эшелоне, и вот приехал сюда, в интернат.
Чайник тоже здесь. В нем разносят чай во время обеда, и малыши называют его «Митин чайник».
Под лестницей Митя плакал недолго. Других укромных местечек в интернате нет, Саша быстро его разыскал, вошел в темноту, услышал жалостное Митино сопение и сразу все понял. Он погладил Митю по спине, по испачканной паутиной и пылью курточке и сказал:
— Не плачь, Митя. Вот увидишь, найдутся и твои, как нашелся мой папа… Тут главное: терпеть, терпеть — и вытерпеть. Ты же сам так говорил.
2
Письма Саше Елизарову стали приходить чуть не каждую неделю. И в один прекрасный день Павла Юрьевна положила на Сашину тумбочку не всегдашний помятый треугольник, а настоящий конверт.
Он был твердый, довольно толстый, и в правом углу была напечатана зеленая крошечная марка с портретом колхозницы в летней косынке. По всему было видно: в конверте находится что-то очень важное.
Павла Юрьевна, наверное, думала так же. Она положила письмо и стала дожидаться, когда Саша его распечатает. А Саша конверт осторожно разорвал, и оттуда выпала большая, с глянцевым блеском фотокарточка.
Саша так прямо и вцепился в нее. Он ведь столько времени не видел отца, что уже и забывать стал, какое у него лицо, какие у него глаза. Но как только глянул, так отца узнал сразу, в одну секунду. Узнал, несмотря на то, что отец отпустил усы и на карточке снялся не один, а с товарищем.
Товарищ отца был тоже усатый, но чуть помоложе и улыбался так, что лукавые глаза его совсем защурились, а из-под черных усов блестели великолепные белые зубы.
Отец и его товарищ стояли в обнимку, оба веселые. И стояли они не просто так, не где-нибудь, а прямо на палубе корабля у стального поручня. И по краешку железной палубы, по стальному поручню было совершенно понятно: корабль этот — боевой! И стоят на нем Сашин отец и его друг тоже в полной боевой морской форме. Да мало того, что в форме, а на кителях у них у каждого с правой стороны выпукло поблескивает по новенькому ордену Красной Звезды. Наверное, ордена моряки только что получили.
На белой стороне карточки было написано синим карандашом:
«Саше Елизарову от капитана второго ранга Сергея Елизарова и от лейтенанта Николая Бабушкина.
Враг будет разбит, победа будет за нами! Пусть Гитлер помнит Сталинград, пусть помнит красных моряков на Волге!»
Павла Юрьевна как глянула на фотографию, так сразу похлопала по карману стеганой безрукавки, вынула тонкое, в блестящей оправе пенсне, защипнула пружинками переносицу и, отнеся от себя фотографию на всю длину руки, произнесла: