— Минут тридцать-сорок назад. Мы сразу позвонили к вам в штаб, — ответил дружинник, и Белавин по голосу понял, что перед ним девушка, и, кажется, очень молодая.
— Это вы поставили знак запрета движения?
— Да.
— Правильно сделали. Молодец. В почтамте кто-нибудь есть?
— Нет. Мы их предупредили. Все ушли. И из этих домов тоже все ушли, — девушка показала рукой на темные окна со стеклами, перекрещенными белыми бумажными полосками.
— Куда ушли?
— В убежище.
Белавин сделал шаг к девушке и вгляделся в ее лицо.
«Совсем еще девчонка, — подумал он. — Сколько ей? Лет пятнадцать, от силы шестнадцать. Как моей сестре Кате…»
Он вздохнул и произнес тихо:
— Простите, девушка, но вам тоже нужно будет уйти.
Она вскинула голову:
— Я не могу. У меня пост…
— Сейчас здесь командую я! — Голос его стал жестким. — И отвечаю за все тоже я. Я снимаю вас с поста. Идите. И передайте людям в убежище — до особого распоряжения не выходить. Понятно?
Дежурная постояла несколько секунд, словно не решаясь тронуться с места, словно хотела сказать что-то еще, потом резко повернулась и пошла по переулку Подбельского к улице Герцена.
Белавин дождался, когда она повернула за угол, и только после этого сказал своим:
— Давайте, ребята.
Было два пути.
Один очень простой — погнать машину за мешками с песком, насыпать защитную стенку, отгораживающую арку почтамта и фасады домов от действия заряда, и прикрепить к бомбе толовую шашку. Детонация шашки вызовет взрыв. Песок примет в себя осколки и приглушит ударную волну.
Это был легкий путь, но рискованный. Неизвестно, сколько нужно насыпать песка, чтобы сохранились дома вдоль улицы и само здание Главпочтамта. Неизвестно, успеют ли они это сделать, пока бомба лежит спокойно. Если у нее взрыватель с часовым замедлителем, она может взорваться в любую минуту.
Белавин повернулся к зданию. Вот она, арка, знакомая всем ленинградцам. Арка, справа от которой — вход в Главную почту города. Там, под огромным стеклянным куполом, билось сердце Ленинграда. И оно не могло остановиться. Оно связывало город со всей страной. Если бы оно замерло на несколько дней, пульс города дал бы перебой, и еще неизвестно, чем бы все это кончилось…
Другой путь был надежнее, но очень опасный. Его нужно было пройти предельно осторожно, потому что на каждом шагу там человека подстерегала смерть. Но зато этот путь выключал работу Главной почты всего на несколько часов и сохранял дома вдоль улицы от разрушения.
И существовала еще одна причина, заставившая Александра Белавина сразу же отказаться от первого варианта.
Своему расчету он сказал всего девять слов:
— Ребята, завтра — седьмое ноября. Будем копать траншею вдоль улицы.
И по тому, как они взялись за лопаты, и по тому, что не было задано ни одного вопроса, Белавин увидел, что расчет действительно опытный. Только люди, много работавшие с неразорвавшимися авиабомбами, могли понять его мысль, хотя она была очень проста.
Нужно повернуть бешеную силу взрыва в том направлении, где она ничего не сможет разрушить, где только одна пустота. Нужно вырыть канаву от места падения бомбы в сторону Исаакиевской площади. Тогда страшная ударная волна взрыва пройдет вдоль улицы Союза Связи и, вырвавшись на простор площади, ослабнет, потеряет свою сокрушительную мощь. Здания не будут задеты. Быть может, только судорожно дрогнет земля да вылетят стекла в окнах.
Белавин вдруг вспомнил, как покупал конверты для писем несколько дней назад. Он купил их совершенно случайно здесь, на Главпочтамте, находясь по делам в этом районе.
Огромный зал был сумрачен — стеклянный купол его был защищен листами фанеры, досками и песком. В окошечках, где принимали письма, слабыми звездочками светились маломощные лампочки — здесь, как и во всем городе, экономили электричество.
Он подошел к ближайшему окошечку и на стеклянной витрине увидел конверты. Простые, из плотной синей бумаги, с напечатанными для адреса строчками. Он давно уже не пользовался конвертами. В части все письма писались на листках, вырванных из школьных тетрадей и сложенных треугольничком. Никаких марок, никаких почтовых ящиков — треугольнички сдавались в канцелярию части, откуда поступали на военную почту. А тут… На некоторых конвертах были даже наклеены марки с видами павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.
Александр сначала растерялся, увидев конверты. Они были словно пришельцами из довоенного мира. Из того времени, когда Ленинград еще не знал затемнений и на его улицах не было разрушенных домов.