Он подошел к окошечку и тронул пальцем стекло, под которым, лежали конверты.
— Это… продается?
Девушка за стеклянной перегородкой подняла голову. У нее были усталые глаза.
— Конечно. Тридцать две копейки штука.
— Дайте мне три… И марки, чтобы… покрасивее…
…Сейчас почтамт был пустынен и темен. Он словно ожидал взрыва, который мог ударить по стенам в любую минуту.
Его судьбу держали в руках Белавин и бойцы пиротехнического расчета. Только от них зависело — жить зданию дальше или превратиться и груду разбитого кирпича.
Через полчаса лопата одного из пиротехников лязгнула о металл.
— Кажется, стабилизатор, — сказал он негромко.
Александр спрыгнул в яму. Встав на колени, пошарил рукой в рыхлой земле. Ладонь натолкнулась на погнутый стальной лист.
Да, пиротехник не ошибся. Это был верхний конец пера стабилизатора. Он торчал из земли, как плавник акулы.
Отбросив лопатой крупные комья, Белавин добрался до корпуса бомбы. Потом вынул из кармана куртки стетоскоп, обыкновенный медицинский стетоскоп, которым врачи выслушивают больных, вставил в уши пластмассовые наконечники и приложил чувствительную головку к телу бомбы.
Закрыл глаза, прислушиваясь.
Сначала он ничего не услышал. Сильно шумела кровь в ушах. Но потом из глубины, казалось, из самого центра земли, проклюнулся звук, едва уловимый, похожий на постукивание крохотных стальных молоточков.
Стук то усиливался, то почти исчезал, и не понять было — существует он на самом деле или это обман напряженного слуха.
Рука с головкой стетоскопа двинулась по корпусу бомбы.
Пиротехники наверху ждали.
Александр еще плотнее прижал головку стетоскопа к стали.
Нет. Это не обман слуха. Молоточки внизу отчетливо отстукивают секунды.
— Взрыватель с часовым замедлителем, — сказал он, поднимаясь с колен и выдергивая из ушей наконечники стетоскопа.
Все три пиротехника замерли на своих местах.
Значит, это самая страшная бомба, с которой им придется работать!
— Вот это штучка… — пробормотал один из них, зябко поеживаясь и искоса взглянув на яму.
— В первый раз, что ли? — сказал другой. — Попытаемся сделать так, чтобы не тикало.
Третий решительно перехватил ручку лопаты:
— Нужно копать.
— Да, — сказал Белавин. — Как можно быстрее добраться до ее головы. Иначе…
— Ясно!
Четыре саперные лопаты снова вошли в грунт, расширяя и углубляя яму.
Через десять минут стабилизатор бомбы окопали со всех сторон. Показалась верхняя часть корпуса. Работать стало легче. Пошел влажный песок, а за ним голубая глина. Она резалась лезвиями лопат почти без усилия. Влажные пласты аккуратно ложились на края ямы.
Расчет работал молча, быстро, и Белавин в который уж раз мысленно благодарил командира роты за этих спокойных ребят, умеющих открыто смотреть в лицо самой смерти.
Когда бомба показала из земли почти все свое холодное тело, Александр сказал:
— Хватит. Теперь я один. А вы — гоните траншею. Пиротехники выбрались наверх и начали снимать асфальт на середине улицы.
Бомба лежала наклонно, почти на боку, головой в сторону арки почтамта. Будто слепой бездушный металл сам нащупал цель.
Александр снова прослушал стальное тело.
Взрыватель продолжал равномерно штамповать секунды.
Сколько их осталось до взрыва? Десять? Пятьдесят? Сто?
Ленинградцам были знакомы бомбы, которые взрывались через час после падения. Некоторые срабатывали через десять, пятнадцать, тридцать минут. Но были и такие, которые лежали спокойно по нескольку суток.
Он снова взглянул на часы.
Стрелки показывали 0.20. Значит, уже наступил праздник. Они приехали сюда в 22.50. По словам дежурной, бомба упала минут за сорок до их приезда. Примерно в 22.15. Значит, механизм замедления включился два часа назад.
Два часа…
«Предположим, что механизм поставлен на три часа, — сказал сам себе Александр. — Они всегда ставят многочасовые взрыватели на какое-нибудь круглое время. Тогда у меня в запасе час. За этот час ребята должны прокопать метров пять-шесть траншеи. Неглубоко. Только, чтобы ослабить почву в направлении взрыва. А я за этот час должен добраться до взрывателя и вывернуть его из корпуса бомбы или как-нибудь остановить часовой механизм…»
Он взял лопату и срезал пласт глины в направлении к голове бомбы. Еще один пласт. И еще.
…Только не давать воли нервам. Не сделать какого-нибудь лишнего движения…