Пятерки, заработанные мною на Соловках, сыграли свою роль и здесь, в полуэкипаже Северного флота, куда нас отправили для распределения по кораблям. Я мог выбирать любой класс кораблей, исключая подводные лодки, для службы на которых нас не готовили. Я выбрал эсминец, ибо на эсминцах начинал свою жизнь мой отец — начинал ее безграмотным деревенским парнем, масленщиком в машинных отсеках, а я, его сын, заступал сразу на мостик новейшего и отличного эсминца, который носил торжественное имя — «Грозный».
Заранее оговариваюсь, что никаких подвигов я не совершил, хотя и попадал в различные переплеты, а писать о боевых действиях своего корабля не считаю нужным — о «Грозном» и его боевых походах можно прочесть в любой книге о Северном флоте.
Итак, я — рулевой… Качает зверски. Я держу в руках манипуляторы рулей. Передо мною в матовом голубом сиянии мягко вибрируют стрелки тахометров. Словно человеческое лицо, в потемках рубки желтеет круглое табло репитера. А передо мною откинут черный квадрат ходового окошка, и там — только ночь, только мрак, только свист ветра, только летят оттуда потоки ледяной воды…
Казалось бы, чего еще желать романтично настроенному мальчишке, которому в пятнадцать лет доверили во время войны вести в океане эсминец, лежащий на боевом курсе? А мальчишке-то надо совсем другое: с мостика эсминца, где жужжит лишь репитер гирокомпаса, он мечтает спуститься на днище эсминца, где работает — неустанно и архиточно! — сама матка (то есть сам гирокомпас).
Сознаюсь, что в таком деле, как вождение корабля, тоже нужна особая одаренность. Можно блестяще знать теорию, прекрасно изучить приборы управления, но корабль «слушаться» тебя не станет. Буду честен: «Грозный» плохо слушался меня, когда я руководил его движением, толкая манипуляторы рулей. А вот юнга Коля Ложкин (где он сейчас — тоже не знаю; отзовись, друг Коля!), одновременно со мной прибывший на корабль, был прирожденным мастером своего дела. «Грозный» сразу же стал повиноваться юнге Коле Ложкину, но он не желал повиноваться Вале Пикулю…
В свободную минуту я спешил в гиропост с таким же трепетом, с каким пушкинский Скупой рыцарь спускался в подвал, наполненный драгоценностями. Гиропост «Грозного», размещенный на самом днище корабля, где уже слышно, как вода обтекает корпус, этот боевой пост столь обильно насыщен техникой, что буквально негде ткнуть пальцем в переборку — обязательно попадешь в какой-нибудь датчик.
Здесь трудились ради победы два волшебных мага: старшина-аншютист Лебедев, бывший московский кондитер, и краснофлотец Васильев, работавший до войны электромонтером на Псковщине. Я смотрел на этих людей снизу вверх, и всё, что они делали, мне казалось таким же непостижимым, как потом цирковые аттракционы иллюзиониста Кио.
Васильев сразу заподозрил во мне претендента на его должность, а старшина Лебедев, длинноногий и жилистый человек с усами, как бы перенял эстафетную палочку из рук мичмана Сайгина — моего первого наставника в гирокомпасах. Лебедев, добрая душа, учил меня, прямо скажем, жестоко — он требовал точных ответов, а теория тут же проверялась практикой; ведь гирокомпас всю войну гудел под током, и это была живая теплокровная техника, а не мертвая, как на Соловках, в кабинете электронавигационных приборов. Лебедеву было уже за тридцать, я возле него казался сопляком, и старшина иногда даже держал меня за ухо:
— Сколько раз тебе талдычить, что чувствительный элемент, представляющий собой гиросферу, получает питание через эбонито-графитные пояса и полярные шапки от токопроводящей жидкости из смеси глицерина… Отвечай, салажня паршивая: чем питаются обмотки статоров гироскопов?
— Они питаются, — отвечал я, — от мотора генератора трехфазным током в сто двадцать вольт…
Коля Ложкин в это время делал большие успехи на мостике, а я подвизался внизу, одурманенный тайнами гирокомпаса, и это дошло до мостика — до горных высот корабельной власти. Меня вызвал в каюту штурман — старший лейтенант Присяжнюк.
— Слушай, Пикуль, — сказал он мне, — ты ведешь себя странно. Старшина рулевых Василий Сурядов уж на что некляузный человек, но и тот жалуется на тебя.
— А что я сделал ему плохого?
— Плохого ты ему ничего не сделал, но ведь и хорошего от тебя тоже не видишь. Не пойму: вроде бы прислан ты для рулевой вахты, а старшина Лебедев говорит, что тебя кнутом из гиропоста не выжить… Объясни мне: что ты там потерял?