— Недавно я заболел, да так здорово заболел, что ночью подумал: а вдруг я сейчас умру?! Раз и, как говорится, нету?
И стало мне, старому воину, очень страшно, до того жутко мне стало, что пальцы ног мгновенно похолодели, окоченели прямо, а на лбу выступил пот. Сердце не билось ровно, как это бывает у нормальных людей, а бухало: вот-вот лопнет, разорвется или из груди выскочит. Понимаешь, вот-вот могу умереть…
Что же такое происходит, люди добрые?
Генерал, и — трусит! Неслыханное дело! Но страх не проходил, сколько я ни внушал себе, что мне должно быть за это стыдно. Мне и было стыдно, обидно мне было, а страх меня не отпускал. Три войны я прошел, в каких только переделках не бывал, восемь тяжелых ранений, а легким и средним и счета нет, а тут… Да и не имею я права умирать ни с того ни с сего!
И дел у меня много. В конце концов просто несправедливо и глупо, возмутительно просто — вдруг умереть!
Никогда я ничего не боялся, а тут…
И до того я на себя рассердился, что страх прошел, но мысли в голове у меня перепутались, и все они дергались, что ли…
Дома никого нет, даже если «караул!» крикнешь, никто не услышит.
«Вот ситуация! — подумал я. — Поговорить бы со Смертью перед смертью! Я бы ей сказал! Она бы у меня попрыгала, старушенция безглазая!»
— Ты звал меня? — раздался негромкий, хрипловатый, на редкость противный голос, щелкнул выключатель, зажглась настольная лампа, и я увидел… Ты только представь себе, Владимир, такую картину. Стоит перед моей кроватью особа в огромных черных очках, длинноволосая, в модной белой мини-юбке, черном свитере.
— Я пришла. — И она мерзко хихикнула.
— Ты кто такая? — с трудом выговорил я, хотя уже догадался, что за особа передо мной. — Кто ты?
— Я Смерть, — сказала она, села на стул, закинув нога на ногу (кость на кость, то есть), улыбнулась беззубым ртом, вставила в него неимоверно длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила семь колец дыма, стряхнула пепел прямо на пол и проговорила: — Времени у нас с тобой не так уж много. Слушаю тебя. Только заранее учти, что все разговоры со мной бесполезны. Решение мое о тебе окончательное. А жаловаться на меня некому. И некуда! — Она столь мерзко хихикнула, что меня всего передернуло. — Ну?
Надо отметить, Владимир, что как только эта особа назвала себя, я вдруг сразу успокоился. Если явилась Смерть, значит, дела мои плохи. Да что там — плохи! Хуже — дальше некуда! И что мне ей сказать? И зачем? Она должна быть зла на меня: ведь сколько раз я уходил от нее! Она коварна, немилосердна, несправедлива, жестока и, по моему глубокому убеждению, страшно глупа. Но от всего этого мне было не легче.
И чтобы выиграть время, собраться с мыслями, я спросил:
— Почему ты так странно выглядишь? Я представлял тебя по рисункам из старинных книг — старухой в черном балахоне и с косой в руках. А ты стиляга какая-то!
Смерть захихикала еще противнее, чем раньше, и хихикала так долго, что я окончательно пришел в себя и оборвал ее:
— Хватит! Не очень-то приятно тебя слушать. — Я сел на кровати. — Чего ты так вырядилась?
— У меня сегодня выходной день, — проскрипела Смерть, — есть у меня и балахон, который называется саван, есть и коса. Сегодня я гуляю и удовольствия ради решила кой-кого припугнуть.
— И меня? — спросил я. — А я-то зачем тебе понадобился?
— А я тебя не люблю. Я тебя давно ненавижу, — мерзким голосом объяснила Смерть. — Храбрые не боятся меня и долго не сдаются мне. А я обожаю, когда люди плачут, стонут, страдают, рыдают, проклинают жизнь, — уже шипела Смерть, и ее холодное дыхание касалось моего разгоряченного лица. — Ты не можешь не понимать, что на этот раз тебе от меня не уйти.
Голова моя тут закружилась, сердце больно сжалось, мне показалось, что у меня заболели все старые раны сразу. Борясь с бессилием, я пробормотал:
— Но… но… у меня есть одно очень важное дело. Дай мне его сделать… потом забирай меня… прошу тебя.
Смерть долго и мерзко хихикала, снова вставила в беззубый рот неимоверно длинную сигарету, щелкнула зажигалкой, выпустила семь колец дыма, стряхнула пепел прямо на пол, гнусным голосом сказала:
— Обещай мне не делать ничего полезного людям, особенно детям, и я не трону тебя. Видишь, как я добра и великодушна?.. Ну? Я жду.
Тут я до того разозлился, что ответил так:
— Была ты, извини за выражение, дурой, такой и осталась. Череп-то у тебя пустой! Соображать тебе нечем! — Перед глазами у меня поплыли темные и разноцветные круги. Я упал на подушку. — Не делать-ничего полезного людям — это ведь и значит умереть! Нет, нет, пустоголовая, все равно рано или поздно мы с тобой разделаемся!