Приятели его, конечно, врассыпную — в разные подъезды. Скулит у меня в руке один из этих извергов, самый длинноухий, просит:
— Ой, дедушка, отпустите, ой, дедушка, больно!.. Ой, оторвете ухо-то!.. Ой, отвечать будете!.. Ой! Ой, больно!
— А котенку хорошо, по-твоему, было?
— Так ведь котенок он, — ой! — а я человек. Ой! Да не убегу я, только ухо отпустите! Оторвется ведь ухо-то!
Пожалел я его, взял за резинку трусов: если вырвется, придется ему в одной майке бежать!
— Доставай котенка, — приказал я и не выпустил из рук резинку, пока он лазал в яму. — Как тебя звать?
— Федор.
— Что мне с тобой делать?
— Отпустить, конечно.
— Отпустить. Хитрый какой. А кто отвечать за безобразие будет? Чей котенок-то?
— Вообще-то ничей. А подобрал его Генка.
— А кому это в голову пришло так бедного котенка мучить?
— Не помню. Генке, наверное.
— Генка, значит, во всем виноват?
— Чего вам от меня, дедушка, надо? — хорошо еще, что довольно вежливо спросил Федор. — Поиграли мы немного, а вы…
Короче говоря, Федор ничегошеньки не понимал. Извини, Владимир, за грубое слово, но оказался он болван болваном. Ну как еще можно назвать человека, если он не только может зверски мучить животное и нисколько не удивляться тому, что друзья предали его, Федора этого, в момент опасности? Бросили! Постыдно сбежали! Как можно назвать человека, который выше тройки ни разу в жизни не получал никаких отметок? И нисколько не стыдился двоек? Как еще можно назвать человека, который ничем не интересовался, кроме, как он выразился, телика?
— Чем же ты занимаешься целыми днями? — спросил я.
— А чем надо заниматься? — удивился Федор. — Каникулы ведь. В кино хожу, когда деньги есть. На рынок хожу семечки пробовать.
— Так ради чего ты живешь?
— Чего ради? Ну вот скоро есть пойду. Мамка пироги стряпает.
— А потом?
— Откуда я знаю? — Федор пожал плечами. — Придумаем с ребятами чего-нибудь.
— А кем ты собираешься стать, когда вырастешь?
— Пойду по стопам отца, — гордо ответил Федор. — Он у меня пожарник. А пожары бывают редко. Правда, отец один раз ранился, но зато три благодарности имеет и значок красивый на ленточке. А я уж не ранюсь. Я ловкий.
Словом, разговаривать с ним было в высшей степени бесполезно. И оставить его безобразное поведение без последствий я права не имел. Сидим мы с ним, молчим. Он в носу ковыряет да ухо свое изредка трогает. Я Федора за трусы уже не держу. Вижу, что бежать он не собирается.
— Чего, — спрашиваю, — не бежишь?
— Так ведь пироги-то еще не готовы, — он отвечает.
Взял я котенка в руки, давай с него песок стряхивать. Настроение у меня вконец испортилось.
— Это из-за Федьки-то? — удивился Вовка.
— Нет, не из-за Федора, — ответил генерал-лейтенант в отставке Самойлов. — А, так сказать, из-за всех Федоров. Ведь все вы — будущие солдаты нашей великой армии, граждане нашей великой страны. А чем вы занимаетесь? Не умеешь ты, Владимир, мыслить глубоко.
— Мелко я, что ли, мыслю? — обиделся Вовка. — Придет время, вырасту, в армии служить буду.
— А каким ты придешь в армию?
— Каким? Нормальным.
Генерал-лейтенант в отставке Самойлов усмехнулся, сказал:
— Конечно, армия — великолепная школа, но представь себе, не каждого и она может исправить. И вот если сейчас же за Федора не взяться, не учить его уму-разуму, придет он в армию таким же, какой он и есть. Не нужны такие армии. С детства, понимаешь, Владимир, с самого раннего детства надо знать, чего ждет от тебя Родина. А ведь она надеется на тебя, на Федора, на каждого из вас! — Он помолчал и продолжил рассказ: — Так вот, сидим мы с Федором, молчим. Я о нем думаю, а он, верно, о пирогах. И этак старательно в носу ковыряет.
— Чего ты там ищешь? — спрашиваю.
— Где?
— Да в носу своем!
— А это у меня привычка такая. Меня из-за этого даже из класса удаляли.
И противен мне Федор, между нами говоря, и что-то с ним делать надо. Ну, ковырять в носу армия его быстренько отучит. Это, так сказать, не проблема. Но вот почему он сам от этой глупейшей привычки отвыкнуть не считает нужным? А?.. И решил я заняться вами, мальчишками. Причем выбрать самых, так сказать, неподдающихся.
«Если ты опоздаешь…»
Генерал-лейтенант в отставке Самойлов спросил:
— Понял ты что-нибудь, Владимир?