Николай вырвал из тетради листок и старательно вывел:
«Добрый день или вечер, мама! Шлю тебе сердечный гвардейский привет и наилучшие пожелания в жизни, а главное, чтобы была здорова! Самочувствие мое хорошее. Обо мне не беспокойся. Ты пишешь, что скучаешь в разлуке, ловишь по ночам шорохи тишины и мечтаешь о встрече со мной! Мама! Я вернусь, когда над страной развеются тучи, утихнет ураган, а от фашистов не останется и пепла. Верь, родная, что скоро это время настанет, и мы снова будем вместе. Извини за небрежное письмо, пишу при свете коптилки. Передавай привет моим дружкам. Крепко тебя обнимаю, целую. Твой сын Николай».
Свернул треугольничек. Протянул связисту:
— Передашь почтарю, пусть на полевую сдаст.
Туманным утром пятнадцатого января сорок пятого года отделение сержанта Николая Алексеева вышло на задание.
— Погодка, будь она неладна, — пробурчал кто-то за спиной Николая, — в двух шагах ничего не видно.
Николай промолчал.
Справа и слева била наша артиллерия.
Прошли километра полтора-два. Туман не рассеивался. Николай посмотрел на компас: «Кажется, сбились. Надо принять правее».
У деревни Дзбаница разведчики внезапно наткнулись на большую группу гитлеровцев. Завязался неравный бой.
— Отходите! Я прикрою! — крикнул Николай.
— Будем биться вместе! — услыхал он.
— Я приказываю: отходите! — повторил он, залег за домом и открыл автоматный огонь.
— Рус! Нихт шиссен! Не стреляйт! — кричали гитлеровцы, окружая смельчака.
Николай ответил длинной автоматной очередью, услыхал, как взвыли раненые. Пахло пороховой гарью. Над головой с противным воем лопались разрывные пули. Вдруг у ног вспыхнул яркий сноп разорвавшейся гранаты. Воздушной волной из рук вырвало автомат. Николай почувствовал, как десятки осколков раскаленными иглами впились в лицо и тело. Превозмогая боль, он с трудом поднялся, чтобы вытащить из кармана шинели «лимонку», но силы оставили его, и он рухнул на землю, теряя сознание.
Очнулся Николай в незнакомой комнате.
— Пи-и-и-ть! — с трудом произнес он рассеченными, запекшимися губами, но осекся. Понял: в плену. Случилось то, чего он больше всего боялся. Он весь напрягся, приготовился к поединку. «Все равно фашисты от меня ничего не добьются!»
Сбитые с толку внезапным прорывом обороны, глубоким рейдом советских танков по немецким тылам, гитлеровцы спешили добиться от пленного русского сержанта нужных сведений.
— Какой есть шасти? — кричал охрипшим голосом переводчик. Зрачок «шмайссера» уткнулся в лицо Николая.
Николай молчал, сцепив зубы. Нет, он не нарушит военной присяги, не выдаст врагу военной тайны под самой страшной пыткой…
Над ним издевались, беспощадно били, но он не сказал ни слова.
«На следующий день, — писал в наградном листе командир 1320-го стрелкового полка 413-й дивизии 65-й армии гвардии подполковник Фирсов, — когда противник был выбит с занимаемых рубежей, наши бойцы обнаружили труп сержанта Алексеева со следами пыток каленым железом, загнанными под ногти иглами. Фашисты выкололи раненому советскому воину глаза, вырезали на лбу звезду. Несмотря на пытки, молодой коммунист сержант Алексеев не выдал военной тайны.
Тов. Алексеев Н. П. представляется к награде орденом Отечественной войны I степени посмертно».
Николай Алексеев ушел в бессмертие непокоренным.
Поэт Михаил Матусовский посвятил мужественному разведчику Николаю Алексееву стихотворение «Тверже стали»:
Виктор Симонов
СТИХИ
Рис. Н. Скакун.