МЕДАЛЬ «ЗА ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА»
Около миллиона гитлеровцев готовились оборонять Берлин. Они опоясали его тремя рядами оборонительных линий глубиной от 20 до 40 километров, здесь было сосредоточено 10500 орудий, 1500 танков, 3300 самолетов. Многочисленные минные поля, колючая проволока и волчьи ямы подстерегали советских солдат на каждом шагу.
Советское Верховное Главнокомандование штурм Берлина возложило на войска 1-го Белорусского, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов. Наши войска имели 41600 орудий и минометов, более 6250 танков и самоходных орудий, 7500 боевых самолетов.
И вот еще в потемках, в 5 часов утра 16 апреля земля будто вздрогнула там, где стояли наши пушки и минометы, — так могуч был их залп. В течение 20 минут все вокруг грохотало, гремело, сотрясалось, а потом за нашими окопами вдруг вспыхнули сразу 200 прожекторов, освещая путь советским солдатам и ослепляя врага. Начался исторический бой — бой за Берлин.
Удар советских войск был так могуч, напор наступающих советских солдат оказался так неистов, что 2 мая гарнизон Берлина сдался на милость победителей.
Советские солдаты победителями вошли в Берлин. Среди участников штурма рейхстага — последней цитадели фашизма — были и наши земляки. Один из них, Сергей Платов, расписался на колонне поверженного рейхстага.
Ровно через неделю после падения Берлина, 8 мая 1945 года представители разгромленной фашистской Германии подписали акт о безоговорочной капитуляции. Гитлеровское нацистское государство рухнуло.
А. Тумбасов
В МУЗГАРКИНОМ КРАЮ
Очерк
Рис. автора.
«Ходит ветер по Студеной, наметает саженные сугробы снега, завывает в лесу, точно голодный волк. Избушка Елески совсем потонула в снегу. Торчит без малого одна труба, да вьется из нее синяя струйка дыму.
Воет пурга уже две недели, две недели не выходит из своей избушки старик и все сидит над больной собакой…»
Эти строки из рассказа «Зимовье на Студеной» Д. Н. Мамина-Сибиряка, как и весь рассказ, я услышал впервые на уроке чтения еще в начальной школе, и он запомнился мне на всю жизнь. Даже на войне, в землянке при свете коптилки, сделанной из снарядной гильзы, иногда вдруг возникали в памяти образ старого охотника и собака Музгарко. Уроженец южноуральского поселка золотоискателей, я все же ясно представлял себе тот суровый край, где даже речка называлась Студеной, а вокруг одинокого зимовья непроходимые болота и тайга, в которой жили медведи и волки, одолевавшие Елеску, и на десятки верст нет и намека на человеческое жилье. Я мечтал побывать там.
Прошли годы, и вот жизненные обстоятельства привели меня в северное Прикамье в бассейн реки Колвы, где, как можно понять из рассказа, и стояло зимовье Елески-охотника.
Город Чердынь стоит на высоком берегу, на холмах, с которых далеко видны леса за рекой Колвой, Полюдов Камень, а в ясную погоду в дальней дали — и очертания Уральских гор. Они то густо-синие, то размыты легкой дымкой в маревном дыхании земли.
Этот небывалый пейзаж видел и Д. Н. Мамин-Сибиряк, когда в 1888 году приехал в Чердынь. Внизу река Колва. Она берет начало в северном Предуралье и, пробежав сотни верст по тайге, плавным разворотом подкатывает к Чердыни. На берегу ее в лесной деревушке Чалпан родился и жил Елеска. Но однажды в холерный год, рассказывает писатель, Елеска потерял всю семью и остался бобылем. А тут еще как-то его подмял на охоте медведь и крепко изуродовал. И когда Елеска поправился, то пошел в Чердынь искать место, либо какую работу. Богатые купцы предложили ему быть сторожем на зимовье.
«…Вся работа только зимой: встретить да проводить обозы, а там гуляй себе целый год. Харч мы тебе будем давать и одежду, и припас всякий для охоты — поблизости от зимовья промышлять можешь. Одним словом, не жисть тебе будет, а масленица», — обещали ему купцы.
Зимовье, узнал Елеска, на Студеной. На волоке с Колвы на Печору, то есть там, где с одной реки в другую суденышки можно перетащить волоком по суше. Место гиблое, глухомань и болота.
«— Далеконько, ваше степенство… — замялся Елеска. — Во все стороны от зимовья верст на сто жилья нет, а летом туда и не пройдешь.
— Уж это дело твое, выбирай из любых: дома голодать или на зимовье барином жить».
Так и сказали с усмешкой — «барином жить». Куда, мол, тебе, бедняку, еще податься.