С Колвы дорога пошла в гору. Ястреб, выгнув спину и тяжело вздувая бока и напружинивая мышцы, кое-как тащил сани, проминая снег. Мы пешком поспевали за ними. Тяжелый подъем в гору возместился потом пологим длинным спуском. Хотя дорога была запорошена, однако сани легче скользили с горы и порой подталкивали коня. Он, вскидывая голову, мчал нас сквозь занесенную снегом тайгу. И только кое-где, прижимаясь к стволам-великанам, стояли незаснеженные кедрики.
Деревня Сусай открылась враз, как только кончился лес и мы выехали на реку. Домишки в Сусае выстроены без особого плана на берегу Колвы, будто рассыпаны из большой пригоршни.
Вечер выдался холодный. Выяснило. Молодой месяц словно звенел на светлом и тоже звонком небе, нацеливая острый конец в первую звезду. Огромный светящийся небосвод, серебряный месяц и яркая звезда — как предзнаменование белых ночей. Они зарождаются на севере Прикамья, а отсвет их, отраженный куполом высокого неба, распространяется далеко на юг, захватывая и Пермь. Словом, эти светлые вечера — как пролог весны света, когда незаметно расковываются снега и начинается великое пробуждение природы. За весной света наступит второй, наиболее бурный период — весна воды. А пока все ручейки и реки таятся под сугробами. Март в верховьях Колвы — зимний месяц.
Навстречу нам, будто катились два розовых пряника, бежали голышами по снегу парнишки. Они были в таком счастливом возрасте, когда стыдиться некого, а простуды не боялись.
Пробежав амбар, малыши-голыши скрылись в бане, курившей во все пазы и щели жаром.
— Пацаны десятника Егора, — сказал Николай, — у него надо спросить лошадь до Талово.
Рано утром десятник шествовал по тропинкам, соединяющим дворы Сусая, наряжать ямщика. А конюх, Дорофея Анисимовна, расторопная и проворная женщина, уже запрягла сильного коня по кличке Греня. Наконец, как в старину, объявили:
— Лошадь подана, ямщик отряжен!
Но ямщик — не борода да рукавицы, а вчерашняя школьница Галя. Она сдерживала нетерпеливо настроенного коня вожжами. И когда чуть поослабила их, конь, уже почуяв седоков в розвальнях, так рванул с места, что едва не свернул прясла.
Мы ехали словно в траншее, рыхлый снег нависал с обеих сторон выше розвальней и нагребался в них.
Казалось бы, зимний заснеженный лес — однообразная и скучная картина. А в самом деле это бесконечно длинная и неповторимая сказка. По тайге словно разбрелись белые медведи, разбежались соболя, чудища какие-то повсюду, на каждой выщерблине, в складке коры, на черных родинках белых берез, на сучьях и голых ветвях — комьями и комками снег. А на согбенных березах, перекинувшихся над дорогой, столько напластовано снега — будто полотнища, на которых можно было бы написать: «Добро пожаловать! Въезжайте в сказку!»
Начался удивительный, все завораживающий и усыпляющий снегопад. Лес отступил, и мы не увидели с таловских полей Тулымский Камень, одно из звеньев в цепи Уральских гор.
Скоро въехали в деревню, также убаюканную снегами. Внизу не замерзающий даже в лютые морозы ручей, либо речонка, впадающая в Колву и давшая название деревне — Талово.
Буран начался такой, что ни тропинок, ни дороги не видно. Кони лишь чутьем, памятью ли своей находят старую колею. За одной подводой пройдет вторая, третья и промнут дорогу. Нет, не западет и не заглохнет путь в самую отдаленную деревню — Дий!
На перекладных пробирались мы в Дий и обратно. С разными ямщиками, так называют здесь кучера или возницу, встречались в дороге. Забытое слово «ямщик» словно всплывает из старины и бытует на верхней Колве наравне с современными.
Здесь не только мужчины, но и женщины, и ребята проворны. Если запрягают коня, любо посмотреть, как затягивают, увертывают сыромятную упряжь, набадривают чересседельником дугу, похлопывают коня, поправляют шлею…
Самый северный сельсовет Чердынского района — Черепаново. Деревня стоит на крутом, очень высоком берегу, и Колва видна из окошек далеко! Леса по склонам гор, теснящих Колву, словно в акварельных отмывах уходят в забураненную даль.
— Рыба под окном, охота рядом, — рассказывает Николай Венедиктович Мисюрев. — Раньше-то вовсе рябчика много было. Теперь вот, чит был на березник, наклюется рябчик и пропадет, или яйцы по весне в гнездах вымерзают — не стало рябчика. Белку собака брала на поеде, глухаря оказывала…
На охотничьем языке рассказывает Мисюрев о промысле зверя и птицы. Километрах в двадцати у него избушка в тайге и на расчищенном голом месте чамья — амбарчик на столбах для хранения продуктов и шкурок от пакостного зверя. В обыденном наречии охотников нет слова «убил», они говорят: добыл куницу, белку, рябчиков столько-то пар.