Я помянул тогда болото. Рядом с нашим домом действительно было старое, заросшее болото. Вот туда я и привел брата: «Будем тут тренироваться. Шлепнусь — не страшно». Домой возвращались мокрые, зеленые от тины, как водяные. Но своего добились. За исполнение этого трюка меня и брата решили послать в Москву, на Всесоюзную олимпиаду школьников.
И еще одно воспоминание. Это та высота, которую дала мне мама, Христина Феофановна. Она растила семнадцать детей и каждого чему-нибудь да научила. В первом классе я связал себе шерстяные носки — и крючком умел и спицами. В третьем классе мог себе брюки и курточку сшить, по выкройке, конечно.
Когда война началась, мне было двенадцать лет. Всех мужчин деревни на фронт забрали. Так вот тогда женщины такое расписание составили: «Понедельник — Ваня Мандыч лудит посуду у бабки Лукерьи. Вторник — подшивает пимы и чинит обувь у эвакуированной учительницы. Среда — перекладывает печку у бригадира». И так всю неделю. Уставал очень. Никуда подчас идти не хотелось. А надо! Ждут… «Мужик идет на подмогу», — говорили обо мне деревенские женщины. В ту пору с высоты своих двенадцати-тринадцати лет я на всю жизнь уяснил: как это радостно — быть полезным людям…
А потом я поступил в ФЗУ. Кузнечному делу выучился. Молотобоец из меня получился хилый, прямо скажу. И мне посоветовали дальше учиться. В Красновишерске я окончил техникум целлюлозно-бумажной промышленности, и моя судьба определилась окончательно. Я сейчас делаю газетную бумагу. Почти двадцать лет уже. Мимо меня пробежало столько километров бумажной ленты, что ею можно не один раз земной шар обернуть.
Володькины товарищи иногда спрашивают: «Дядь Вань, неужели не надоело каждый день одно и то же?» Вот чудаки! Да это ж мой комбинат, это ж мой цех! Я и представить себе не могу, что мог бы пойти по другой специальности.
Я вам сейчас расскажу про машину, с которой мне приходится иметь дело. Она похожа на многоэтажный океанский лайнер. У нее есть и свои переходные мостики, и трапы, чтобы с одной секции на другую перейти, и даже место, похожее на капитанскую рубку, — отсюда можно увидеть, как бумажная река мчится к отсасывающим валам.
Валы забирают у бумажной реки всю влагу и выплескивают на горячие цилиндры белую газетную ленту шириной до шести метров. Цилиндры ее сушат и гладят, как утюги.
Много белоснежных рулонов отправляем мы в разные типографии страны (ведь на нашей бумаге каждая третья газета печатается), а нам говорят: «Надо, товарищи, больше. Постарайтесь, пожалуйста. Ведь и у газет все время тиражи растут».
И мы стараемся. И для этого постоянно увеличиваем скорости бумагоделательных машин. Быстрее крутятся валы и цилиндры — стремительнее белоснежный поток. Значит, и рулонов больше.
Помню, вызвали меня к начальству и сказали:
— Мандыч, будешь налаживать «тройку».
Это значило, что мне вместе с товарищами предстоит заняться реконструкцией третьей бумагоделательной машины. Так она вроде неплохая, да и не очень старая, а работает со скоростью 250 метров в минуту. Вы спросите: много это или мало? Не так давно считалось, что это вполне нормальная скорость. И к этой цифре привыкли. Но ведь когда-то и поезда ходили вдвое, а то и втрое медленнее. Теперь же экспрессы мчатся так, что вагоны пересчитать не успеешь. Вот так и с «тройкой». В свое время хороша была, а теперь отставать стала от требований жизни. В «тихоход» превратилась.
Тогда я еще не представлял всей сложности предстоящей работы. Думал, что ускорить бег бумагоделательной машины — все одно, что разогнать «Москвича».
— На какую скорость будем «тройку» переводить?
— Метров на 380—400 в час. Раза в полтора бумаги будет больше.
Конечно, в техникуме я изучил технологию нашего производства, научился управлять и машиной. Но вот как наращивать скорости, мы не проходили. Считалось, что это вроде бы не наша забота: как машине положено работать, так пусть и работает. Но жизнь, видите, потребовала совсем другого.
Я пришел в библиотеку и попросил книжки, где бы все было «расставлено по полочкам». Думал: спишу все, что надо, — и порядок. Словом, решая задачку, задумал сразу же заглянуть в ответ.
Но в библиотеке мне сказали:
— Рады бы помочь. Только нет такой литературы. Никто еще не написал подобных рекомендаций.
Собрались всей бригадой у «тихохода». Думаем, как быть да что делать. Разглядываем машину, будто в первый раз с ней познакомились. И вот тогда я подумал: а мы ведь действительно поверхностно знаем свою машину, свою «тройку». Вроде шоферов, которые умеют лишь вести автомобиль, но случись что серьезное, они не разберутся. Мы прекрасно могли заправлять бумагу в машину (а дело это сложное!), мы знали, какому цилиндру какую дать температуру. Вот и все. Теперь нужны были более глубокие знания, умение разбираться в машине до последнего винтика, чтобы, как сказал один рабочий, «понять ее характер».