— Твоего напарника убило.
Рассказал, что когда немцы стали бить из орудий, напарник мой завел лошадей в укрытия — щели, вырытые в речной дамбе. Да стало жаль ему бричку: в щепы ведь разнесет.
Выскочил он под разрывы, хотел бричку в укрытие вкатить. Тут его и убило осколком.
«Какая нелепая смерть! Да на что она сдалась ему, эта бричка! Пропади она пропадом!» — чертыхался и досадовал я.
Правда, без этой брички иной раз не на чем будет раненого поскорее в санбат отвезти, обескровит, погибнет… Или не подвезут на ней к спеху снарядов хоть десяток, когда в непролазной грязи на дорогах застрянут машины, и, не прикрытый огнем, упадет в атаке пехотинец…
Скатилось на запад уставшее, измученное солнце. Мы на шинели опустили в могилу бесстрашного солдата, стали закапывать.
По негромкой команде взвод кинул винтовки к плечу, дал залп.
Потом все ушли…
Я вытер лицо пилоткой.
И все неотступно думалось мне: «А дома не знают, хохочут, может быть, сейчас и прыгают его детишки… И не знают, не знают!..»
Солнце багрово мерцало на самом краю степи. Близко, за черными кустами, шелестела река.
ХОРОШАЯ СТРАНА АНГЛИЯ
Вскоре после войны я преподавал в мужской школе английский.
Вызовешь, бывало, ученика к столу и велишь отвечать урок — пересказать что-нибудь по-английски. Мальчишка старательно двигает челюстями. На плохо умытой физиономии умом и смелостью светятся мальчишечьи глаза.
Ребята очень любили нас, донашивающих армейскую форму. Однако не щадили и прозвища нам давали странные какие-то: «Тигра», «Жмот», «Ржавый»… Меня прозвали «Манки» — обезьяна, по-английски.
А я прозвал их всех ирокезами. За воинственность и коварство.
И вот, отвечает ирокез урок, но говорит тихо. Я требую, чтобы говорил громче. Челюсти у мальчишки двигаются энергичнее, глаза смотрят преданно. Видно, что ученик урок знает. Но я не слышу и начинаю злиться. Прошу повторить все сначала, произносить фразы громко.
А ирокез, как нарочно, жует английские слова совсем уж втихомолку. Я чувствую, что багровею, требую снова все повторить, да чтобы громко. Громко! Но тот отвечает еще тише. Хотя почему-то жилы у него на тоненькой шее вздулись от натуга.
Я вращаю глазами и собираюсь влепить мальчишке за озорство двойку, но тут замечаю, что у моих ирокезов отверсты рты. Они будто что-то кричат. До меня, словно издалека, доносится:
— Владимир Ива-анови-ич! Он уже орет! Куда гром-че?! — На лицах ребят веселое недоумение.
И я спохватываюсь: опять навалилась глухота. Контузия…
А между тем надо выкручиваться. Попробуй позволь ученикам мужской школы догадаться о таком твоем качестве. Представляете, что на уроках будет? Бедлам! Вот что будет.
Ну, я ставлю пятерку, велю ученику садиться на место. И поясняю: Англия-де, в конечном итоге, остров. Из-за постоянного грохота морского прибоя англичанам приходится прямо-таки кричать друг другу. К тому же Англия, естественно, страна моряков. А на кораблях, известное дело, команды отдаются не шепотом, а во всю глотку. Так что в среднем все англичане говорят очень громко. Очень!
А моим ирокезам только начни говорить про острова, грохот прибоев, да упомяни про какой-нибудь мыс Доброй Надежды — не шелохнутся и после звонка не отпустят.
Я рассказываю, что знаю и чего не знаю, а время работает на меня, и ребята забывают, с чего все у нас началось и ни о чем не догадываются…
О звонке я узнаю по топоту и воплям в коридоре. С кого-то с живого снимают скальп. Ну, это услышит и мертвый!
МЕДАЛЬ «ЗА ОБОРОНУ МОСКВЫ»
В конце сентября 1941 года гитлеровцы начали наступление на Москву.
Но Советская Армия и весь наш народ встали на защиту родной столицы. К ней спешили дивизии из Сибири, Казахстана, с Дальнего Востока и наши земляки-уральцы.
По призыву партии десятки тысяч москвичей добровольцами вступили в истребительные батальоны, под ее руководством создавались дивизии народного ополчения. Ни на минуту не останавливались заводы и фабрики, работавшие на оборону города.
С невиданным героизмом сражались советские воины под Москвой. В эти дни совершила свой бессмертный подвиг Зоя Космодемьянская. В эти дни на Волоколамском направлении советские артиллеристы уничтожили множество фашистских танков.
И вот завязли гитлеровцы на подступах к Москве. Они стали поспешно подтягивать резервы. Но советские воины мужественно встретили врага. 28 воинов-панфиловцев у разъезда Дубосеково стеной встали на пути вражеских танков. И танки не прошли. Они превратились в груды обгорелого железа. Слова, сказанные в том бою политруком Клочковым: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!» — стали боевым девизом всех участников Московской обороны на всех ее рубежах.