Она пожала плечами.
— Может и так. Но до этого он уже подделывал свою смерть. Его перемалывало в фарш, взрывало, испепеляло… однажды мы опоздали на бой, и все до единого говорили, что в него попал некий инопланетянский луч, оставивший после себя полноразмерную статую, сделанную исключительно из Засахаренных Яблочных Бомбочек. Эта гадская штуковина была просто объедение. — Я изумлённо уставилась на неё, и она, усмехнувшись, продолжила: — Так что, да, я это вот к чему — если трупа не осталось, то тебе, наверное, не стоит верить в свои надежды.
— Он… подделывал свою смерть? — с трудом произнесла я.
Она, улыбаясь, кивнула.
— Вообще-то, он делал это каждый раз, когда хотел сбежать от Большой Мамочки. Но она всегда возвращала его обратно. Тем не менее, когда это случалось, приходилось носить в ушах затычки. От их ебли земля движется.
Я задумалась на мгновение, пытаясь представить… у неё же там настоящая пещера… Ай, забудь!
— Слушай, я должна найти Глори. А ещё генерала Шторм Чайзер. И Вельвет Ремеди. Но сперва Глори. — Она непонимающе уставилась на меня, и я добавила, чувствуя лёгкое раздражение: — Серая пегаска, что была со мной! Выжившая при взрыве космического центра Луны!
Блюбель лишь пожала плечами.
— Понятия не имею. Мы заняты битвой. Полагаю, что она в больнице или ещё где. — Затем Блюбель наклонилась, пристально глядя мимо меня. — И… эм… у тебя есть другая проблема.
Моя грива зашевелилась, как только я это почувствовала.
— Сколько их? — спросила я, перейдя на шепот.
— Усе до единого, — ответила она.
Обернувшись, я увидела, что она была права. Все пони в квадратном дворе Университета, перешептываясь, смотрели прямо на меня. И в каждом взгляде сквозило что-то своё. Благоговение. Гнев. Страх. Страсть. И даже печаль. Но кое-что было у них общее: все они чего-то от меня ожидали. Чего-то невыразимого, что могла дать им только я, но никто из нас не знал, чем это может быть. У меня мгновенно пересохло во рту, когда я рассеяно смахнула свисающий с уха огромный комок соплей. Я знала, что должна гордо стоять перед ними, как делала это Сестра, но хотелось лишь одного — убежать и спрятаться. Когда они заснут, я найду способы помочь каждому из них, одному за другим. Никто не пострадает. Никого не изгонят на луну…
К несчастью, я, похоже, лишилась дара речи. Посмотрев на тряпку, Блюбель плюнула на неё и стёрла с моей щеки часть позора.
— Что ж, удачи. Я бы предпочла сразиться с ордой киборгов.
— Забери меня с собой, — прохныкала я, пока она уходила. А затем подняла голову настолько гордо, насколько могла. Я пройду в точности так, как несколько месяцев назад во Впадине Бримстоуна. С чувством собственного достоинства. Я пошла вперёд, и, не смотря на скученность, они освободили для меня проход. И пока я шла, многие из них протягивали копыта, чтобы коснуться меня, не неприлично, а чтобы убедиться, не иллюзия ли я.
— Принцесса, — слышала я снова и снова. — Она вернулась. Она спасёт нас.
Спасу. Я же могу. И спасу. Я бы сказала это вслух, но меня останавливал страх перед одним вопросом:
А смогу ли?
Внутри здания мне стало легче, так как в маленьких помещениях пони уделяли больше внимания раненным, нежели мне. А их было немало… У врачей закончились кушетки, и им пришлось укладывать пациентов на столы, порой по двое-трое на каждый, а столы ставить друг на друга. Медикаментов не хватало. У многих пони вместо бинтов были прокипяченные тряпки. Единороги изо всех сил старались помочь зебрам лечить пострадавших, однако, в сложившейся ситуации, лучшая их помощь ограничивалась передачей стакана разбавленного водой виски.
— Так это правда, — пронзил воздух резкий голос у меня за спиной. Я обернулась и увидела знакомую серо-русую единорожку. Я ее еще никогда не видела Триаж настолько потрепанной: на голове повязка, а на почерневшем роге все следы магического выгорания. Её халат представлял собой месиво из пятен коричневого и красного цветов с их многочисленными оттенками. Однако я благодарила богинь за то, что ниспослали пони, чье отношение ко мне не изменилось вообще!
— Состояние Глори…
Вдруг Триаж начали звать на помощь. Она сжала веки и стиснула зубы, сигарета в уголке рта дрожала.
— Все в порядке, — быстро сказала я. — Просто скажи, где я могу ее найти.
Она смотрела на меня с секунду, затем оглянулась посмотреть на двух сестер, которые пытались не дать кишкам жеребца покинуть живот. Мне показалось или у нее на глазах проступили слезы?
— Ебаное ХМА, — она загребла проходящего мимо единорога. — Ты! Молчи и слушай.
— Я личный помощ… — начал было пресно и со странным акцентом говорить единорог.
— Да мне плевать. Видишь её? — резко сказала она, указывая на меня копытом. — Отведешь в триста первый кабинет. Это последний этаж. Дальний конец коридора. Отвечай на все её вопросы.
Затем она посмотрела на меня, ее взгляд затронуло какое-то новое чувство — беспокойство.
— Догоню, как только разберусь с ним, — и она рванула со всех ног к жеребцу.
Странного единорога, казалось, не волновали ни я, ни весь тот хаос, что творился вокруг нас.
— Сюда. Лифты не работают, — сказал он занудно. Уж и не знаю, в нем ли самом была проблема или… во всем этом. Он заметил мой взгляд и тихо вздохнул: — Прости. День длится целую вечность. Мне не хватает лифтов.
Я посмотрела на его видавший виды ПипБак и сделала предположение, что он бывший житель Стойла.
— И не говори. Сегодня утром я еще была единорогом, а теперь посмотри на меня, — сказала я с маленькой улыбкой, в то время как его лицо сохранило прежнюю мину.
— Мазаль тов[50], — ответил он, поднимаясь на второй этаж. На этом этаже было меньше криков, но больше тихих стонов и плача. Затем мы проследовали на третий этаж. — Итак, думаю, ты хотела бы узнать о состоянии пациентки?
— Точно, она в порядке? — спросила я с той же улыбкой, но уже выражающей беспокойство.
— Она получила дозу в тридцать Грэй. Развилась острая лучевая болезнь. Как следствие — рвота, тошнота, сильная диарея, мигрень, лихорадка, нарушения в работе ЦНС, утомление, шок.
Ага. Ну я уже через это проходила.
— Но вы же даете ей Рад-Икс и Антирадин, да?
— Мы вывели радионуклиды из ее организма, — сухо сказал он.
Когда мы ступили на третий этаж, меня начало наполнять чувство тревоги. Тут было тихо, лишь слышны были звуки тихого плача.
— Но она же поправится? — посмотрела я ему прямо в лицо. — Она же была в вашей магической целебной машине, да?
Мы пошли дальше. Единорог двигался будто в прострации.
— Пациентка прошла два курса интенсивной терапии по прибытии и еще один через час после. Лечение экспериментальным методом было отклонено ввиду большого количества пострадавших, так же нуждавшихся в скорейшей медицинской помощи.
В комнате, мимо которой мы проходили, я заметила Вельвет Ремеди, Каламити, потрепанного кипебпегаса и жеребца, в котором я признала Ленсфлэра, собравшихся вокруг Виндшира и открыто плачущих.
— Почему? — навзрыд вопрошал Каламити. Копыто Вельвет лежало у него на плече. — Почему?
— Он налаживал канал связи по энергомагическому лучу, — сказала киперпони, Серебро, как я полагала. — И как только ЦУ доберётся сюда, она сможет самолично нам помочь.
— Нет. Просто… почему именно он? Эт не правильно. Если б Прайд или Ганшот… я б принял это. Но почему хорошие парни гибнут? — проговорил весь разбитый пегас и сел на круп, прижав свою щеку к груди Вельвет.
— Он умер так, как и желал. Как Вандерболт, — прошептала его не менее шокированная любимая.
Тут Вельвет заметила меня сквозь дверное окно, и ее глаза расширились от удивления, затем она покачала головой и грустно улыбнулась. Теряла ли она кого-либо столь ценного? Была ли у нее семья? На эти вопросы у меня не было ответов. Тем временем мы пошли дальше, и я спросила единорога:
— Вы не могли его спасти?
— Магия отнюдь не всесильна. Порой тело повреждено настолько, что его уже не спасти, — прямо ответил он на ходу.
— Но… вы же спасли Глори? Да? — спросила я. В конце коридора я видела ее семью, собравшуюся вместе. — Вы же её три раза в эту гребанную целительную машину клали! Вы её спасли… — я оцепенела и прошептала: — Или нет?