Разве что магическую энергию использовать? Или могучих боевых монстров, которым по силам быстро перезаряжать легкие катапульты и медленно — сверхтяжелые, способные метать снаряды, которые лишь самой громадной фрондиболе по праще?
Но тогда ребром встанет вопрос и о материалах, способных выдержать такие нагрузки. Или их тоже будем магией подстраховывать?
Не слишком ли много магии?
Впрочем, кто справится с этой задачей (с магией ли, без нее) — тому честь и хвала.
Глава 6
Путь гладиатора
Приз остается в студии. После часа пойманный последним получает Главный Приз. Пять миллионов. Все просто. Внимательно следите за бонус-временем других гладиаторов. Может статься, что в финале все решат эти пять−десять минут. Всем все ясно? Отлично. Тогда прошу в студию.
Так сказать, «Гладиаторы, не мешайте посадке! И отойдите от края платформы!». В последнее время обнаружилось резкое «опрощение» достаточно зловещей сути этого термина. Не только в фантастике, во всяческих рекламных шоу-играх тоже — но мы сейчас говорим о фантастике.
Быть (или хотя бы называться) гладиатором сейчас — круто. Престижно. Модно. Но это с одной стороны; со стороны же другой — постыдно и страшно. Причем связанный с гладиатурой позор и ужас отнюдь не полностью определяется ее главным (для современных читателей и не менее современных писателей) грехом: вполне реальной угрозой гибели.
Однако баланс между «грехами гладиатуры» — главными, побочными, взаправдашними и фантастическими — очень трудно определить. Даже сформулировать возникающие по этому поводу вопросы — и то нелегко.
Попробуем?
Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза.
Я поморгал воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун, стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой. Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.
<…>
Выкладываться не хотелось. Для кого? Игры Равноденствия еще не скоро, к нам забредали лишь ремесленники со своими толстыми сопливыми семействами, бездельники с окраин да унылые сынки членов городского патроната. Все это были солидные, полновесные граждане, у всех у них было Право, и плевать я на них хотел.
«Право», на обладателей которого бесстрашно поплевывает главный герой, гладиатор Марцелл, — это то самое право на смерть. В данном случае — право (и самая способность) умереть на арене, в котором бессмертным гладиаторам из мира Олди отказано. Так что плюет Марцелл, безусловно, сквозь зубы, показным презрением маскируя горестно-завистливое чувство собственной неполноценности. Сильный и оригинальный ход, с первых строк позволяющий четко обозначить кастовое самоощущение профессионального гладиатора: совершенно не такое, как у «бойца вообще».
Возможно, осознавая эту разницу, но не умея ее выразить, многие наши фантасты гладиаторской тематики… избегают, что ли. Или упоминают ее мельком, причем большей частью — в отрыве от «исходного» культурно-исторического контекста. А вне этого контекста она чаще всего предстает просто «боями без правил», организуемыми на потребу любителям острых зрелищ, иногда подпольных и всегда сопровождающихся тотализатором, сверхвысокими ставками и прочими атрибутами неспортивного (допустим) поведения. По крайней мере, для «непосредственных участников» такие бои, как правило, являются вынужденными, подневольными (ну еще бы: какой современный автор отдаст на них полюбившегося героя с его, героя, доброго согласия?!).
Впрочем, иной раз подобная гладиатура приходит в обличье вполне добровольного «кровавого спорта», очень престижного и/или высокооплачиваемого. Правда, в этих случаях она чаще напоминает рукопашные, а не фехтовальные схватки, да и жизнь участников обычно хоть чем-то подстрахована. Строгим «высокотехнологическим» контролем над ходом поединка в одной из ранних вещей тех же Олди, посмертной (изначально!) неубиваемостью в «Свете в окошке» Логинова, всемогущим и всеблагим сверхразумом в дяченковском «Пандеме» (где даже беспандемные обитатели «Красного слоя» реально отнюдь не подвергаются ПОЛНОЙ МЕРЕ риска)…
Собственно, гладиаторы «Права на смерть» (не все!) тоже защищены: бессмертностью и лишь временной уязвимостью своего «самовосстанавливающегося» тела. Но для них это не защита, а проклятие. Врожденное «уродство», которое мешает воспользоваться правом на смерть и тем самым сравняться с полноправными, добропорядочными, смертными гражданами. Выверт психологии и мироустройства совсем не гладиаторский, скорее даже антигладиаторский. Но именно этот контраст роднит их — по духу и социальному статусу — с обитателями того «антимира», которым являлась гладиатура нашей реальности.