— Ну давай. Живее! — кричала я, пока подъездной тоннель становился всё ближе.
Дрезина скользнула в подъездной тоннель. Хвост состава с грохотом ударился в её задний угол с такой силой, что нас вновь едва не выбросило с рельсов. А спустя миг, мимо со свистом пронёсся идущий задним ходом рычащий локомотив, который, судя по донесшемуся оглушительному грохоту и звуку раздираемого металла, впечатал свои вагоны в обвал.
— Позаботься о том, чтобы он не смог последовать за нами, — приказала я Крампетс. Кобыла кивнула, и её автоматический гранатомёт превратил пути позади нас в непреодолимое переплетение покорёженного металла. Если конечно поезд не отрастит себе ноги или ещё чего такого… что было не так уж и неосуществимо.
«Ух… я охренеть как ненавижу это место…»
Я протиснулась к лежащему у переднего борта телу Лансера. Некоторые из нас таращились на труп. Другие же не смотрели на него, высматривая опасности, чем следовало бы заниматься и мне. А был ли у него шанс искупить свою вину перед Маджиной? Компенсировать то, что он сделал… тем зебрам во Впадине Бримстоуна… мне? Я могла лишь надеяться, что нам удастся доставить его тело на поверхность для какого-нибудь… чего-то-там, которое зебры совершали со своими умершими.
— И так, Дева, как там поживает то проклятье? — спросила Пифия.
— Не сейчас, — ответила я.
— Если не сейчас, то когда, ведь времени осталось не так уж и много, — ответила она.
— Ну чего ты хочешь? — устало спросила я.
— Я? Тянучку. Котёнка. Место в первом ряду во время конца света. Обычные жеребячьи вещички. — Она ткнула меня в грудь. — А вот чего хочешь ты, Дева?
Я какое-то время хранила молчание.
— Я хочу, чтобы живущие перестали умирать, — ответила, пристально смотря на тело Лансера.
— Почему? — спросила она, как будто бы искренне озадаченная.
— Почему? — В ответ спросила я, вот только намного презрительней. — А ты хочешь умереть?
— В конечном итоге, да. А остальные разве нет? — спросила она, уставившись вглубь тоннеля. — Смерть не является чем-то плохим. Боль тоже не является чем-то плохим, я это серьёзно. Она напоминает тебе, что ты всё ещё жива. — Кобылка закрыла глаза. — А вот мучения являются, но это относится к образу жизни. — Затем она серьёзно посмотрела на меня. — А ты хочешь умереть, Дева?
На это я ответить не смогла.
— Я должна жить. Должна положить этому конец, чтобы никто больше не умирал.
— Но хочешь ли ты умереть? — спросила она, и когда я не ответила, продолжила: — Легат помешался на неумирании. Для него это являлось окончательным поражением. Но что с того? В конечном итоге ты проигрываешь. Именно это и делает игру весёлой. Пожиратель настолько боится смерти потому, что это величайшее оскорбление для его самолюбия. Как может он… могущественнейший и величайший из всех… умереть? Но всё умирает, Дева. Со временем, высочайшие горы истачиваются, превращаясь в равнины, а высочайшие деревья падают и становятся трухой.
— Так значит ты клонишь к тому, что всем нам следует умереть? — огрызнулась я. — «Неужели я не наслушалась в достатке этого дерьма от Тома?»
— Я клоню к тому, что тебе нужно отделять смерть от мучений. Неужели ты полагаешь, что Лансер сожалел, спускаясь сюда вместе с тобой? Что он страстно желал, чтобы у него была возможность постоять снаружи ещё пару минут, позволив тем самым кому-то занять его место? — требовательно спросила она, и я смогла лишь покачать головой. — Хорошо, — произнесла Пифия, слегка улыбнувшись. — Никто из нас не сожалеет. Мы не хотим умирать, но смерти мы не боимся. Всё когда-нибудь заканчивается. — Она уставилась на меня. — Пожиратель хочет жить. Он хочет второй шанс на жизнь, и не желает делать это естественным образом. Он вцепился в существование потому, что это величайшая вещь во вселенной, по его собственным меркам. Для него прекращение существования невыносимо, поскольку оно принесёт с собой пустоту, которую, для него, не сможет заполнить ни что во вселенной.
Она рассудительно меня осмотрела.
— И так, Дева… Блекджек… чего ты хочешь больше всего на свете?