— Скорее, — взмолилась девушка, пританцовывая на месте.
Наконец костюм соскользнул на пол, и Кейти бросилась в туалет. Эрик и Мэгги с усмешкой наблюдали за ней.
Дверь в туалет захлопнулась, но сразу же раздался голос Кейти:
— Смейся сколько угодно! Посмотрела бы я на тебя, если бы час назад он напоил этим ужасным кофе с бренди не меня, а тебя!
Повернувшись спиной к мойке, Мэгги взглянула на Эрика, и усмешка ее постепенно растаяла, в глазах появилось озабоченное выражение. Мэгги слегка прикусила губу.
— Вряд ли в такую пургу ты просто поехал покататься.
— Нет, конечно. Мне позвонили из конторы шерифа и попросили помочь.
— И как долго ты ездил?
— Часа два.
Мэгги подошла к Эрику. Он стоял у двери. В огромном снегоходном костюме он выглядел вдвое толще, да еще эти громадные меховые сапоги... Волосы взлохмачены. Небритый. На красных от мороза щеках отпечатались следы от лыжной маски. И даже в таком растрепанном виде он был прекрасен.
Эрик тоже изучал Мэгги, пока та шла к нему через кухню: истерзанная страхом за своего ребенка мать, босая, в стеганом розовом халате, ненакрашенная, с развившимися прядями спадающих на плечи волос. Господи, как же такое могло случиться? Я снова люблю эту женщину.
Мэгги подошла к Эрику совсем близко и посмотрела прямо в глаза.
— Спасибо, что вернул мне дочь, — сказала она и, поднявшись на цыпочки, обняла его.
Эрик тоже обнял ее и крепко прижал к скользкому серебристому костюму. Они закрыли глаза, застыв в этом объятии, о котором мечтали столько времени, и стояли так бесконечно долго.
— Я рада тебя видеть, — прошептала Мэгги, не разжимая рук.
Сердце Эрика бешено колотилось. Он положил ладонь на ее ягодицы, почувствовал их выпуклость, и продолжал стоять неподвижно. Они оба прислушивались к своему дыханию и стуку сердец, который отдавался в ушах, и ощущали запахи морозного воздуха, кольдкрема, выдохшихся духов и апельсинового чая.
Не двигайся... подожди.
— Ты, наверное, волновалась из-за дочери.
— Да, я волновалась. Я не знала, плакать мне, или молиться, или и то и другое.
— Когда я вез Кейти домой, я представлял себе, как ты стоишь здесь, на кухне...
Они продолжали обниматься, хотя рядом, за стеной, был другой человек.
— Кейти не носит сапог.
— Теперь будет.
— Ты сделал мне самый дорогой рождественский подарок, о котором можно только мечтать.
— Мэгги...
Послышался шум спускаемой воды, и они неохотно разжали объятия, продолжая стоять вплотную друг к другу. Удерживая Мэгги за локти, Эрик подумал, что ее последняя фраза прозвучала двусмысленно.
Дверь открылась, и Мэгги поспешно наклонилась, чтобы поднять с пола снегоходный костюм, лыжную маску и рукавицы, хотя на самом деле пыталась скрыть пылавшее от смущения лицо.
— Ух, сколько времени? — спросила Кейти, входя на кухню и энергично расчесывая волосы пальцами.
— Начало второго, — ответила Мэгги, стараясь не поворачиваться к дочери лицом.
— Пожалуй, мне пора, — произнес Эрик.
Мэгги повернулась к нему.
— Может, сперва выпьешь чего-нибудь горячего? Или поешь?
— Да нет. Но если вы разрешите воспользоваться вашим телефоном, я позвоню диспетчеру с пожарной станции и спрошу, нужен ли я им еще.
— Конечно. Телефон там.
Пока Эрик звонил, Мэгги принесла и положила на стол кое-какую одежду, которая могла пригодиться людям, попавшим в пургу, достала несколько консервных банок с яркими этикетками и принялась складывать еду в пакетики. Кейти ходила за ней по пятам и, как всякий вечно голодный студент, пробовала из каждой вновь открываемой консервной банки.
— Я умираю от голода. За весь день я съела только конфету, которую мне дал Эрик.
Мэгги обняла дочь.
— У меня есть суп, ветчина, фрикадельки, селедка, сыр и фруктовый пирог. Бери, что хочешь. В холодильнике полно еды.
Эрик закончил говорить и вернулся к женщинам.
— Они хотят, чтобы я съездил еще по одному маршруту.
— О, нет! — воскликнула Мэгги, поворачиваясь к нему. — В такую погоду нельзя выходить на улицу.
— Можно, если нормально одеться. К тому же я согрелся.
— Ты уверен, что не хочешь сначала выпить чашку кофе? Может быть, поешь супа? Или еще что-нибудь?
Хоть что-нибудь, лишь бы задержать его ненадолго.
— Нет, я пойду. Каждая минута кажется часом, когда замерзаешь в занесенной снегом машине.
Эрик натянул лыжную маску, надел шлем, застегнул «молнии», надел перчатки и вновь стал неузнаваем в этом маскировочном костюме.
Закончив собираться, он поднял голову, и Мэгги, увидев в разрезах маски его глаза и рот, почувствовала резкую боль расставания. Его глаза, синие, как васильки, невыразимо прекрасные, а рот — о, этот рот когда-то научил ее целоваться. Как ей хотелось поцеловать Эрика сейчас! Именно сейчас, когда он так похож на грабителя. Он и есть самый настоящий грабитель, ворвавшийся в ее жизнь и укравший ее сердце.