Дмитрий перестал тереть ладони и, весь напрягаясь, старался не пропускать слов судьи.
Судья кончила читать, проведя по глазам припухлой ладонью, подняла голову, посмотрела на секретаря суда. Та тихо, неслышным в зале голосом, что-то объясняла.
— Надо было предупредить, — услышал Дмитрий тяжелый окающий голос.
— Узнали совсем недавно, — робко сказала секретарь, оправдываясь. — Я не успела.
Судья недовольно кивнула ей, повернула голову к
заседателю справа, Сковородину, затем влево, к знатной звеньевой пригородного совхоза Мигуновой — женщине лет тридцати пяти, со спокойным простым лицом и большими красными руками, они по-крестьянски чинно все время у нее на коленях. Мигунова в ответ испуганно прошептала: «Согласна», и судья удовлетворенно кивнула, вспоминая, что в этом деле заинтересован обком. Она сейчас не помнила, кто именно говорил, но сам факт крепко врезался ей в память.
Посовещавшись, суд не счел возможным откладывать разбор дела и, ознакомившись с фактами, предоставил слово общественному обвинителю, невысокому мужчине с большими залысинами, говорившему плавно, без какого-либо центрального стержня, но убедительно, конкретно. Голос звучал беспощадно, Дмитрий со смешанным чувством негодования и удивления узнавал и не узнавал нарисованную им женщину, давно потерявшую совесть и честь и даже, как вырисовывалось из подтекста, потерявшую самое святое, что может быть у человека, — долг перед Родиной и своим народом.
«Хорошо, что она не пошла, не послушалась, — подумал Дмитрий. — Что он говорит, идиот, упивающийся собственным красноречием?! Что он говорит?!»
Выступали свидетели. Тетка, у которой якобы Вася Солонцов вытащил деньги; милиционер, приведший мальчика в милицию; зачитали постановление заводского собрания ™ о собрании Дмитрий ничего не знал. Выступил директор школы, где учился Вася Солонцов, напоминал всем о «Педагогической поэме» и перешел к будущему коллективному воспитанию детей, и в первую очередь вот таких, как мальчик Вася Солонцов, в чем-то ущербных.
Высокий, с тощей бородкой, он, пришепетывая, неестественно широко раскрывал рот.
— Товарищи! Я — коммунист, не верю всем разным там побасенкам генетики, реакционнейшему учению буржуазии. Вы должны понять меня правильно. В воспитании людей, и детей особенно, играет основную роль не наследственность, как таковая, а наше общество во главе с мудрым, дальновидным отцом и вождем товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным. (Директор недавно получил выговор по партийной части и выступал теперь много и охотно.) Товарищи! Здесь случай особый. Ребенка нужно изъять из социально опасной среды, потом он сам нас поблагодарит. Дети за родителей не в ответе. Никто не будет отрицать, наше общество состоит из людей, каждый нам дорог, каждого мы, отвечающие перед собой и обществом, должны вырастить высокосознательным гражданином своей страны, преданным нашему делу и товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину!
— Здорово чешет! — заворочался сосед Дмитрия и прошептал в самое ухо: — Отберут!
Дмитрий почувствовал дрожь правого века, не смог удержаться и прервал выступление директора в самом накале.
С негодованием поправляя очки, пристально всматриваясь, тот близоруко вытягивал голову.
— Прошу слова! — сказал Дмитрий, проходя вперед. Судья, задремавшая от долгой речи директора школы, подняла голову.
Сковородин что-то торопливо шептал ей на ухо. Дмитрий заметил в ее глазах оживление, любопытство. Разглядывая Дмитрия, она строго спросила:
— Вы явились по вызову?
— Сам пришел. Я — Поляков, Дмитрий Романович, рабочий завода «Сельхозмаш». — Веко успокоилось, и он повторил: — Пришел сам. Прошу суд выслушать, я — заинтересованное лицо, имею право.
Полякова Дмитрия, особенно его родителей, многие знали, и поднявшийся шумок в зале стих. Дмитрий потер руки и тут же с силой отбросил их, ему было жарко под десятками любопытных взглядов.
— Очень хорошо, — сказала судья. — Вы имеете что-нибудь сообщить суду, товарищ Поляков?
— Да, имею. Здесь говорили много полезного, товарищ судья, все излишне сейчас. Да, да, — повторил он торопливо, боясь, что его прервут и не дадут высказаться до конца. — Я уважаю всех выступавших товарищей. Обратите внимание на одно обстоятельство: Солонцова Екатерина Васильевна моя жена. Больше ни о чем не прошу. Наше заявление находится в районном загсе. Вы можете навести справки. Я усыновляю Васю Солонцова и, следовательно…
— Подождите, подождите. Как — усыновляете? — с запоздавшей реакцией удивилась судья и взглянула на заседателя справа, потом слева, и зал за спиной у Дмитрия загудел и зашептался. Длинный директор вздернул бородку, он все еще глядел на Полякова, а невысокий общественный обвинитель иронически улыбнулся и откинулся в кресле. Широкое лицо Сковородина совсем скрылось за полным плечом привставшей судьи.