По пешеходной улочке, выходящей как раз к главной площади, на которой этой ночью эпицентр новогодних гуляний, снуют люди в разной степени алкогольного опьянения. Кто-то, громким криком вожака стаи призывая товарищей, пытается зайти в кофейню за своим куском праздника, но предусмотрительно нанятый охранник вежливо и убедительно поясняет, что внутри частное мероприятие. Мы с Сонькой отходим дальше от дверей к гряде скамеек с коваными ножками, и пока подруга пускает колечки и делится восторженными впечатлениями от последних часов, я рассеянно рассматриваю огоньки натянутых между деревьями гирлянд.
— Мы можем уехать, если хочешь, — цепляю финальную фразу Сонькиного монолога и поворачиваюсь к ней всем телом. — Если эта новогодняя кутерьма тебя утомила.
— Нет, мне нормально, я развлекаюсь, — отмахиваюсь я, но кислая мина на моём лице, видимо, куда красноречивее слов.
— Угу, развлекаешься. Бухаешь в сторонке с Матвеем и зарабатываешь косоглазие, пялясь на Морозова.
— Так заметно? — добавляю кислой мине трагичности. — Просто… Ты видела эту кралю в коротких шортах, которая вьётся около него? Красотка с ногами от ушей…
— Во-первых, — нетерпеливо перебивает меня Сонька, — ты тоже красотка.
Скептически морщу нос, и она добавляет:
— Ну, разве что… Пучок распусти, что ли.
Вскидываю руку и обхватываю ладонью гульку на голове, глаза удивлённо округляются. Моя самая ходовая причёска, которую я делаю ежедневно с выработанным годами автоматизмом. Вот и сегодня, выпрыгнув из душа, привычным движением собрала волосы на макушке и напрочь забыла об этом, а женский рефлекс смотреть на себя в зеркало каждые полчаса у меня так и не сформировался. Ну вообще отлично. Мало того, что я заявилась на торжество голых ног, обнажённых спин и глубоких декольте в белой хлопковой футболке, так ещё и с кривенькой гулькой на голове.
— А во-вторых, — продолжает Сонька. — Мы же это проходили. Не твой уровень, разные лиги, красивые бабы для красивых мужиков, бла-бла. И про Варю ты эту песню пела. И что вышло? Кого твой Морозов в результате выбрал?
Меня. Он выбрал меня. Обычную, вечно лохматую и со среднестатистическими ногами.
Вздыхаю. И признаюсь в том, что кажется мне страшнее красоты Каталины Лав:
— Он сегодня как-то не особо настроен со мной разговаривать. Отвечал коротко и холодно, будто отталкивал от себя. А теперь и вовсе избегает.
— Это после того, как он предложил тебе быть вместе, а ты прямым текстом сказала, что не хочешь? — словно расставляет всё по своим местам Сонька.
— Но я хочу, — признаюсь я.
— А он об этом знает?
Сонька выпускает из лёгких последнее облачко дыма, тушит сигарету и вздрагивает от порыва холодного ветра, поглубже зарываясь в свою шубку.
— Иди, не мёрзни, — киваю в сторону широких окон кофейни. — Я ещё минуточку постою и тоже приду.
— Ладно, — понимающе улыбается Сонька. — Закажу тебе коктейль.
Наблюдаю, как, сверкая узкими лодыжками, Сонька подходит к «Пенке» и делает смешной книксен охраннику, который открывает перед ней дверь. Снова поднимаю взгляд к огоньками на гирляндах, позволяю ветру путаться в выпавших из дурацкого пучка прядях.
Подмечать детали, видеть полную картину, анализировать — это Сонька умела делать в совершенстве. В отличие от меня, которая циклилась на мелочах, раздувала из копеечного пустяка трагедию, пусть эффектную и хорошо проработанную, но порой ненужную. Как сейчас. Когда я переживала из-за колкого льда во взгляде или длинных, чёрт бы их побрал, ног, не понимая, что дело в другом. В том, что я действительно сначала отвергла Петра, потом не сдержала обещание позвонить, потом пропала на две недели, а потом не нашла в себе слов, чтобы просто сказать, что да, я ждала его сегодня. Я ждала его целый год. Я ждала его всю жизнь.
Но ведь всё ещё не поздно исправить, правда?
Резко разворачиваюсь на пятках и решительно шагаю в сторону «Пенки». Почти достигаю двери, и тут цепляюсь носком одного ботильона за каблук другого, нелепо вскидываю руки, охаю и падаю вниз. И бумажный пакетик с имбирным печеньем вываливается из кармана, чтобы кувыркнуться и остаться лежать на земле в метре от меня.
Спасибо, что не носом.
Но стоять на четвереньках в половине второго ночи первого января в центре города — такой себе плюсик к самооценке.
— Первый пошёл! — слышу я насмешливый голос, и перед лицом возникает крепкая мужская ладонь. Хватаюсь и, покряхтывая и сопя, встаю на ноги. — Жива?
Поднимаю глаза: охранник с густыми с проседью усами улыбается, слегка придерживая меня за плечо, будто я сейчас снова свалюсь на землю. Поворачиваю голову: небольшая компания вышедших на перекур гостей вечеринки, все сплошь элегантные дамы и господа, смотрят на меня с брезгливостью, будто я из тех, кто не знает меры.