— Ась, — выдыхает он мне в ухо. — Ты постоянно…
Замолкает, а я прикусываю язык, чтобы не закончить за него. Я постоянно что? По-беккитэтчеровски мечусь между «хочу» и «не хочу»? Раздражаю его своей нерешительностью? Свожу с ума? Бешу?
— Ты постоянно убегаешь от меня. Мне никак не удаётся тебя приручить. Я уже не… Я не знаю, что мне делать, правда. Кажется, что мы играем в какую-то игру, а я не знаю правил. Подскажи. Что ты хочешь? Свидание, ресторан, цветы? Кино, вино, домино — что? Что мне сделать, чтобы ты перестала убегать?
— Держи меня, — шепчу ему в ухо срывающимся голосом. — Держи меня крепче.
И Пётр тут же обвивает меня руками, прижимает к себе, а я скольжу щекой по его щетине и закрываю глаза, всем телом рассказывая ему, что мне не нужны никакие рестораны, если самым вкусным блюдом на свете была та яичница, которую он пожарил ночью на моей кухне год назад. Что мне не нужны никакие цветы, если самым дорогим подарком был тот лысый кактус с запиской «Спаси меня», а я не поняла, я, дура, не поняла, что это был крик самого Петра. Но я всё исправлю. Мы всё исправим. Мы обо всём поговорим и всё исправим.
Потому что быть счастливыми поодиночке у нас уже вряд ли получится.
— Ты вкусно пахнешь, — говорит он.
— Селёдкой под шубой?
— Нет, — тихо смеётся, опаляя мою шею дыханием. — Хотя ты очень забавно её уплетала, я даже подумывал передать тебе тарелку с нашего стола. Но пахнешь почему-то кокосиком.
Снова удивляюсь, что он заметил, каким блюдам я отдавала предпочтение на сегодняшнем застолье, но в ответ честно признаюсь:
— Потому что я съела все конфеты с кокосовым ликёром из твоего сладкого новогоднего подарка, каюсь.
Его ладонь ползёт вверх по моей спине, мои пальцы осторожно забираются в его волосы у основания шеи. И меня пронзает ощущением, что я наконец-то дома. Наконец-то в той абсолютнейшней безопасности, которую я чувствовала всегда, когда он был рядом. Когда наполняла лёгкие ароматом дубов и мёда, когда совершенно иррационально проваливалась в состояние правильности момента
— У нас появляются новогодние традиции? — спрашивает Пётр.
У нас, у нас, у нас — и я улыбаюсь, потому что это «мы» больше не кажется стародавним.
— Хочешь уйти отсюда? — предлагает он.
— Да.
Моя рука снова оказывается в его ладони, и даже за те несколько шагов от танцпола до вешалок у входа мы успеваем переплести пальцы. Пётр мгновенно находит моё пальто, и на этот раз я не удивляюсь, что он знает, в чём я пришла. Просто всё это время я была под присмотром.
— Тебе надо кому-нибудь сказать, что ты уходишь? — спрашивает он, помогая мне одеться.
Отрицательно мотаю головой: Сонька не глупая, разберётся.
— Сумка? — снова задаёт вопрос.
И я снова мотаю головой. Всё, что я с собой взяла, — это телефон и немного налички во внутреннем кармане пальто на всякий случай.
— Телефон! — вспоминаю я. — Он у Наташки. В подсобке.
Пётр кивает, набрасывает на плечи своё пальто, снова берёт меня за руку и ведёт за собой в сторону служебных помещений. А я, годами презрительно фыркающая в сторону гуляющих, взявшись за руки, парочек — мол, ну что это за показательная нежность на публике, — млею внутри и мечтаю до конца своих дней ходить так и только так, чтобы мои неказистые пальчики в его большой ладони.
Пётр бесшумно заходит в подсобку, а я остаюсь в дверях, стараясь не издавать лишних звуков, когда он осторожно вынимает наушники и вытаскивает из цепких пальчиков спящей племянницы телефон.
— Чем ты её накачала? — спрашивает, вернувшись в коридор и аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Магией, которая обычно помогает мне от бессонницы, — улыбаюсь, убирая телефон в карман.
— А моя толстовка?
— Она помогла, когда ты уехал в Питер и магия не справилась, — признаюсь я и кричу внутри от счастья, что как это, оказывается, хорошо, когда просто говоришь правду.
— Ась, — хрипло выдыхает Пётр, делает шаг и обхватывает моё лицо ладонями.
И по позвоночнику проходится разряд.
И подушечки пальцев на его левой руке по-прежнему чуть грубее, чем на правой.
И губы так близко.
И внизу живота вот-вот снова завяжутся давно забытые морские узлы…
Но тут дверь в служебные помещения распахивается, впуская поток громкой музыки и заставляя меня подпрыгнуть на месте.
_____
[1] «Лапа-растяпа» — название рассказа Джерома Дэвида Сэлинджера. Фразу «Бедный мой лапа-растяпа!» сказал главной героине её возлюбленный, когда она, догоняя автобус, упала и повредила ногу. Рассказ также поднимает тему ухода от реальности и жизни прошлым, а не настоящим.