— Но я же чувствую! — уверенно заявляет Сонька, переводя обиженный взгляд на меня. — Может, это материнский инстинкт! Вот, блин, я не думала, что стану матерью в девятнадцать лет. Раньше тридцати точно не планировала. А ещё и матерью-одиночкой! Отец меня прибьёт… Принесла в подоле, как говорится. Это же мне ещё учёбу придётся бросить, да? Возвращаться домой, становиться посмешищем для всей нашей деревни. Отправили в город учиться, а она нагуляла… Какой позор!
Поджав под себя ногу, я терпеливо жду, когда закончится очередной Сонькин приступ ипохондрии, пусть в этот раз вместо болезни и мнимая беременность, но Матвей вдруг произносит:
— Мы можем пожениться и сказать всем, что это мой ребёнок.
Сонька замирает, потом усаживается на диване, переводит на него удивлённый взгляд, и я тут же следую её примеру.
— Ну а что? — пожимает плечами Матвей, когда наше молчание затягивается.
— И как мы будем жить? — спрашивает Сонька. — Мать — курица с неоконченной вышкой, папаша — гей.
— Кто гей?
— Ты гей, — разводит руками Сонька. — Ой, ну хватит, мы давно догадались. С мужиками не тусишь, в качалку не ходишь, пиво не пьёшь, пироженки вечно точишь. Лилька — твой закадычный дружбан с младенчества, а щас вот с нами трёшься. Всё нормально, Матвей, мы не осуждаем.
Он буравит её взглядом, а потом вдруг начинает часто дышать, поправляет пальцем очки на переносице и смотрит на меня.
— Ты тоже так считаешь?
Я очень, очень медленно пожимаю одним плечом, корча лицо в какой-то неопределённой гримасе.
— Вы тупые дуры!!! — восклицает Матвей, вскакивая со стула.
Запускает ладони в волосы и шумно выдыхает через рот. А потом наклоняется к Соньке, выставляет вперёд указательный палец и кричит:
— Я не гей! С мужиками не тусуюсь, потому что они ту-тупые! Пироженки ем, потому что ненавижу тупые качалки, но вам, бабам, нравятся тупые качки, а не такие дрыщи, как я! Я, может, хочу стать бо-больше! А трусь я с вами, потому что нра-нравишься ты мне, Пчёлкина!
И, бормоча себе под нос какие-то ругательства, несётся в прихожую, запихивает ноги в кроссовки и вылетает из квартиры.
Мы ошеломлённо смотрим в сторону хлопнувшей двери ещё с минуту, пытаясь осмыслить услышанное и сопоставить новую информацию с реалиями нашей двухлетней дружбы с Матвеем.
— А ты заметила, что он четыре раза сказал слово «тупые»? — спрашивает Сонька.
— Ага, и ещё заикаться начал.
— Он так всегда делает, когда нервничает. Получается, пока мы всё это время считали его нашей подружкой, он…
— Страдал во френдзоне.
Сонька прищуривается и погружается в свои мысли на несколько мгновений, а потом хмыкает и задаёт главный вопрос:
— И что теперь делать?
— Во-первых, — отвечаю я, — выкинуть из головы свою воображаемую беременность.
— Да я беременна максимум «Дошираком», — отмахивается Сонька. — А во-вторых?
Киваю в сторону входной двери:
— Надо брать, я считаю.
В пятницу утром Надя заталкивает ещё сонных, а потому вяло сопротивляющихся Риту и Костика в машину и увозит на мастер-класс от тренера московской школы бариста, и в «Пенке» остаёмся мы с Ярославом вдвоём. Ему тренинги давно не нужны, с его любознательностью и одержимостью кофе он уже имел квалификацию шеф-бариста и мог сам обучать персонал и даже открыть свою кофейню, если бы не считал, что возиться с бездомными животными куда интереснее, чем с людьми.
Утренний поток гостей спадает, в зале традиционно задерживаются лишь фрилансеры с ноутбуками, поэтому я пользуюсь возможностью зарыться в подушки на моём любимом широком подоконнике и заняться эскизами новогоднего декора «Пенки». Это, конечно, не входит ни в круг моих интересов, ни в перечень должностных обязанностей, но после проведённого накануне мозгового штурма с Надей я сама вызвалась помочь. Очень уж откликнулась во мне идея объявить бойкот мишуре и пластиковым шарам и вместо этого сделать ставку на венки, иллюминацию и гирлянды из сушёных цитрусов и имбирных пряников. И ёлку поставить настоящую — живую, в кадушке.
Вспоминаю, что я, вообще-то, ещё и заклинательница трав, поэтому щедро отмечаю на плане места, где можно расставить праздничные пуансеттии, не зря же я вот уже два месяца упорно заставляю их зацвести в срок.