Тьма поглотила их сразу, как только они ступили на рельсы. Фонарики, обычно такие надежные, теперь казались жалкими свечками перед лицом абсолютного мрака. Свет мерцал на влажных стенах, из темноты виднелись то ржавые трубы, то оборванные провода, то... что-то, что мелькнуло и исчезло.
Шаги эхом разносились по туннелю, смешиваясь с каплями воды, падающими с потолка. Казалось, сама станция дышит - то ли от сквозняка, то ли от чего-то более живого.
После бесконечного марша они вышли на техническую станцию. Коул резко поднял руку - сигнал остановиться. Его фонарик медленно скользил по стенам, будто что-то искал.
— В чем дело, майор? — шепотом спросил Ович, подходя ближе.
— Стены... С ними что-то не так.
Поляк направил свой свет туда же. Сначала ничего - обычная бетонная поверхность. Но при ближайшем рассмотрении...
— Кто-нибудь из вас, засранцев, смотрел «Чужого»? — его голос звучал неестественно спокойно.
— Первого или второго? — машинально уточнил Тьерри, еще не понимая.
— Без разницы. Если смотрел - поймешь.
И тогда ученый увидел. Стены и потолок были покрыты странной субстанцией - нечто среднее между смолой и живой тканью. В ней угадывались очертания коконов, будто гигантская муха устроила здесь свое гнездо. Вещество пульсировало слабым, почти незаметным движением.
— Это... улей, — прошептал Тьерри, с ужасом в голосе. В голове мелькнули образы из фильмов - те самые сцены с ксеноморфами. Но это было кино. А здесь, в этой липкой тьме...
Ович крепче схватил дробовик. "Вопрос в том, где сейчас хозяйка этого уюта."
Туннель внезапно наполнился липким, гнилостным запахом — сладковатым и тошнотворным, как разлагающаяся плоть, смешанная с испарениями химикатов. Воздух стал густым, будто пропитанным слизью. Василий, дрожал, как осиновый лист. Его пальцы судорожно сжимали револьвер, костяшки побелели.
— О боже... О боже... — его шепот был прерывистым, словно дыхание перехватывало.
Коул почувствовал, как по его спине пробежал холодный пот, но голос его оставался стальным, ровным, командным:
— Без паники.
Он сам не был уверен, что это сработает. Но если они начнут метаться — они мертвы.
— Смотрим в оба. Не шумим. Идем дальше.
Но коконы... Они висели на стенах, на потолке, пульсируя, шевелясь, будто внутри что-то скреблось, пробивалось наружу. Ович прицелился, его палец дрогнул на спусковом крючке.
— Черт, дай я просто...
— Не стрелять! — резко прошипел Коул.
Туннель дрогнул. Она пришла. Сначала была слабая вибрация, как от далекого землетрясения. Потом сильнее. Стены заскрипели, с потолка посыпалась пыль.
— Что-то... что-то идет... — голос Антона предательски дрогнул.
Ович резко развернулся, ствол его дробовика направился к пролому в стене.
— Движение в проломе!
Коул тоже прицелился, но не стрелял.
— Не стрелять. Пока я не скажу...
И тогда раздался звук. Рычание. Но не животное. Не человеческое.
Что-то среднее — женский голос, искаженный, разорванный, смешанный с стрекотом цикад и жужжанием мухи.
Из пролома показалась... рука. Человеческая. Но слишком длинная. Пальцы — тонкие, костлявые, с черными когтями вместо ногтей. Потом вторая. Она вцепилась в край пролома, расширяя проход. И тогда она вылезла.
Голова — еще напоминала женщину, но глаза... Их было слишком много. Фасеточные, мерцающие, как разбитое стекло, уставились в темноту. Рот — слишком широкий, растянутый, с острыми зубами. Нижняя челюсть еще не сформировалась до конца — новые клыки прорывали кожу, сочась черной кровью.
Тело — верхняя часть еще сохраняла человеческие черты, но кожа была серой, покрытой хитиновыми пластинами. Брюхо — уже полностью насекомое, раздутое, пульсирующее, с сегментами, как у навозного жука. Ноги — длинные, суставчатые, с шипами, впивающимися в бетон.
Крылья — маленькие, еще не развитые, дрожащие, как у жука. Она выпрямилась, огромная, заполняя собой половину туннеля.
Глотка ее завибрировала, издавая тот самый звук — стрекот, шипение, что-то, напоминающее речь.
"Я дома..."
Ович замер, его губы шевельнулись беззвучно:
— Ебать мой лысый череп...
Коул медленно отступил за колонну, приказав всем отступить к стене.
— Спокойно... — его шепот едва слышен. — Она нас не видит...
Но Муха повернула голову. Глаза мерцали, ловя движение. Она понюхала воздух.