— Боже... — прошептала Джоан.
Коул замер, его пальцы застыли на спусковом крючке.
— Назад... — прошептал он.
Но было поздно. Глаз дёрнулся, уставился на них.
«...ИЗБАВЬ НАС ОТ ДЬЯВОЛА!»
Щупальца взорвались движением. Ярек успел выстрелить — пули вонзились в студенистую плоть, но не пробили, будто утонули в ней.
— Чёрт! — взревел он, отпрыгивая, но одно щупальце хлестнуло его по ногам, сбивая с ног.
Тьерри швырнул гранату — взрыв разорвал воздух, но когда дым рассеялся, Мессия был невредим, его щупальца сложились в щит, поглотив удар.
«...да придёт Царствие Твоё...»
Джоан стреляла в глаз — стекловидная оболочка лишь треснула, как лёд.
— Он не...
Двое щупалец ударили ей в живот, подняли в воздух и швырнули в стену. Поляк откатился, хватая нож. И тогда оно схватило его. Щупальца обвили шею, сжимая, вытягивая жизнь.
«...и остави нам долги наша...»
Глаз приблизился, заполнив всё зрение.
И вдруг... Он снова был мальчишкой. Тёмная комната. Запах ладана и водки. Отец над ним, рыча:
«...отче наш...»
Ремень свистит в воздухе.
«...яко же и мы оставляем...»
Ярек задохнулся. Не от щупальца. От ужаса. Тьерри полз к нему, но хлыст щупальца отшвырнул его.
Коул перезаряжал винтовку, понимая, что пули бесполезны. Джоан лежала без движения.
Из вентиляции свалилось нечто — зеленое, стремительное, с вспышками электричества. Медуза.
Его щупальца впились в глаз Мессии, разряды прожгли мутную плёнку.
«...АААААМИИИНЬ!»
Медуза набросился на Мессию, его тело — искривленное, перекошенное мутацией — двигалось с жуткой, нечеловеческой грацией. Щупальца на спине вздыбились, как гневные змеи, и ударили.
Щупальца Мессии вскинулись, как змеиная корона, его глухой, молитвенный бред плыл под сводами:
«...Если я пойду и долиною смертной тени… не убоюсь зла...»
Разряд. 2000 вольт пронзили щупальца Мессии, заставив их дергаться в агонии. Воздух наполнился запахом жареной плоти, горящего жира.
— Раз, два, три, четыре, пять... — его голос уже не звучал человеческим — это был хрип, предсмертный вой зверя. — ...приготовься умирать!
Мессия застонал, его гигантский глаз судорожно заморгал, но щупальца, обвивавшие Ярека, ослабли. Поляк рухнул на бетон, захлебываясь воздухом, его лицо багровое от удушья.
— Бенуа Лугоши... МЕРТВ! — Медуза издал безумный вопль.
И тогда он сделал последнее, что мог. Зеленый подбежал и вырвал из пояса Ярека связку гранат, зубы его оскалились в ужасной гримассе.
Коул кинулся к Овичу, схватил за бронежилет, оттащил назад, в относительную безопасность.
— Держись! — крикнул он, но Ярек не слышал — его глаза были прикованы к Медузе.
Два гибрида сцепились, как демоны в последней схватке. Медуза жалил снова и снова — электричество прожигало плоть Мессии.
«...да приидет Царствие Твое...»
Молитва становилась громче, истеричнее. Щупальца хлестали, обвивались, рвали друг друга. Медуза впился в тушу Мессии, его когти разрывали студенистую плоть, кислота из его рта плеснула прямо в глаз чудовища. Вопль потряс стены.
Он воткнул гранаты глубоко в разорванную пасть Мессии, засунул их по локоть, внутрь, туда, где пульсировали органы. Зубы сомкнулись, кость хрустнула. Рука Медузы осталась в пасти.
«...да не увижу я зла...»
Медуза даже не закричал — лишь усмехнулся, густая черная кровь стекала из его рта.
— Цветы доставлены по заказу…
Щупальца Мессии обвили его, сжали — и разорвали. Пополам.
Туловище швырнуло в стену, кровь брызнула на бетон, рисуя черно-красные узоры.
Взрыв. Огненный шар разорвал Мессию изнутри, выплевывая наружу клубки кишок, осколки костей, куски мяса. Кишки, обрывки щупалец, осколки костей разлетелись по залу. Но оно все еще шевелилось. Глаз дергался, пасть хлопала, обрубок тела полз вперед.
Коул встал.
— Огонь.
Винтовки взвыли. Очередь за очередью вгрызались во внутренности, размазывая их по стене.
Мессия наконец затих.
Ярек откашливался, его горло горело, на шее виднелись багровые полосы от щупалец. Он поднялся, шатаясь, и подошел к тому, что осталось от Медузы.
Труп лежал в неестественной позе, разорванный, искалеченный. Его щупальца, когда-то гибкие и опасные, теперь бессильно раскинулись, как сломанные крылья. Лицо — если это еще можно было назвать лицом — застыло в последней гримасе, оскал зубов, застывшая усмешка. Гребень на голове был изувечен.