Свет замигал, на полу лежало лишь месиво из костей и осколков. Ни Добровского. Ни Корсо.
Кровь Ярека растекалась по холодному полу, смешиваясь с остатками гибридов. Его дыхание было тяжелым, прерывистым, но губы все равно кривились в ухмылке.
— Ну что, Салли... — хрипел он, — будет о чём детям на ночь рассказывать. Заварушка та ещё вышла...
— Да уж. Только ты сначала не сдохни, а то рассказывать будет некому. — Коул похлопал Ярека по плечу.
Ярек закашлялся, и алые пузыри выступили на его губах.
Коул подошел к главной консоли, пальцы замерли над клавиатурой. Салливан ощутил тяжесть решения в каждой клетке своего тела. Код уничтожения. Всего несколько цифр - и человечество останется таким, каким было всегда. Уязвимым. Смертным. Но самим собой.
— "Pleasure, little treasure..."
Щелчок предохранителя.
— Не двигайся, Коул.
Голос Тьерри звучал чужим. Коул медленно обернулся. Француз стоял в пяти шагах, его пистолет был направлен прямо в грудь Коула. Рука дрожала, но взгляд был решителен. Линза очков была разбита, из-под нее сочилась кровь. Ярек попытался приподняться на локте, его лицо исказилось от боли.
— Французик... ну еб твою мать...
Одним резким движением Тьерри развернулся и ударил Ярека прикладом по голове. Поляк рухнул без сознания.
— Ты не можешь этого сделать! — голос Тьерри сорвался на крик. — Это единственный шанс! Ты видел, что творится снаружи! Без этих данных человечество обречено!
Коул не поднял оружия. Он смотрел Тьерри прямо в глаза.
— А если мы ошибемся? Если это повторится в глобальном масштабе?
— Мы исправим ошибки! — Тьерри сделал шаг вперед. Пистолет теперь почти упирался в грудь Коула. — Но, если ты уничтожишь всё сейчас — смерть Джоан окажется напрасной. Она умерла ни за что, понимаешь? НИ ЗА ЧТО!
Последние слова повисли в воздухе, словно нож, вонзенный между ребер.
— Ты думаешь, я не знаю? —голос Коула был тихим, но в нем бушевала буря. — Каждую ночь я вижу лица своих жены и сына. Но если мы сохраним это... сколько ещё таких как Джоан погибнет?
Тьерри нервно облизнул губы.
— Мы будем осторожнее. У нас есть знания, которых не было у Корсо.
— Знания? — Коул горько рассмеялся. — Ты видел, что эти «знания» сделали с Добровским. С городом. С нами.
Они стояли так — лицом к лицу, разделенные всего парой шагов, но пропасть между ними казалась непреодолимой.
В зале повисло напряженное молчание, прерываемое только слабым гудением метеорита.
Две правды. Две жертвы.
Один выбор.
ЭПИЛОГ
Жук. Обычный, маленький, черный, с переливающимися крыльями. Он сидел на потрескавшемся асфальте, чистил усики, беззаботный, не ведающий о буре, что пронеслась над этим местом.
Потом взлетел и тут же был сбит вихрем от винтов вертолета, уносившего последних выживших прочь.
Коул сидел у иллюминатора, его лицо было непроницаемым. Где-то там, внизу, проплывал разрушенный город.
Ярек лежал на носилках, его грудь поднималась едва заметно. Тьерри, мрачный, достал из смятой пачки сигарету, зажал одну в зубах. Пламя зажигалки мерцало в потоке воздуха. Он затянулся, выдохнул дым, не сводя глаз с Коула. Вопрос висел в воздухе. Уничтожил ли он данные на самом деле? Или...
Что-то сохранилось? Коул молчал. Он лишь смотрел вдаль, где горизонт сливался с тьмой.
В неизвестность.
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА «ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЁК В АДУ»
События этой главы происходят за несколько месяцев до начала основного сюжета новеллизации, в тот самый момент, когда Добровский устроил погром в лаборатории и спровоцировал взрывную волну Излучателя.
Отель «Версаль» даже в лучшие времена не оправдывал своего названия. Выцветшие обои, скрипучие полы, запах сырости и дешёвого табака. Но сегодня его хозяин, толстый, потный Лешек Боровский, выглядел особенно бледным.
— Какого черта? — Боровский дрожащими руками поправлял очки. — Я же отстегнул в прошлом месяце!
Якоб «Бекон» Славский лишь усмехнулся, развалившись на стуле, закуривая сигарету. Его красно-синий спортивный костюм растянулся на мощных плечах, а коротко стриженные чёрные волосы блестели под тусклым светом лампы.
— Новые тарифы, Лешек. Инфляция, мать её.
За его спиной стояли двое «братков»: Марек «Глыба» Нердинский — двухметровая гора мышц с лицом, будто вырубленным топором, и «Крыса» — тощий, нервный тип с вечно бегающими глазами. Боровский что-то залепетал, но вдруг... Сначала — глухой гул, будто где-то далеко рухнул дом. Потом — вибрация, от которой задрожали стёкла.