— Уверен, что всякий раз, когда пытаюсь что-то скрыть.
Так я и думала. Я наклоняюсь вперед и оглядываюсь на Тайлер, которая копается в стопке книг для детей в уголке.
— Что вы скрываете, мистер Джегз?
Джегз наклоняется вперед, встречая меня на полпути между рядами.
— Ты показываешь мне свое, я тебе свое, — подмигивает он.
— У тебя всегда развратные мысли? — спрашиваю я.
— Да, мэм. Виноват в этом.
— Почему? — давлю я.
— Потому что ты сексуальная и недоступная, а каждый мужчина хочет то, чего не может иметь.
Я хочу ответить что-то столь же скользкое, но мои мысли крутятся вокруг фразы «Ты сексуальная». Он считает меня сексуальной? Никто никогда меня так не называл. Я была красивой, симпатичной, милой, но не сексуальной. Я не выставляю напоказ больше, чем нужно — если только не сгибаюсь в поиске электрической розетки — и не хвастаюсь тем, что у меня есть, так как не вижу для этого никаких оснований. Это обычно заканчивается привлечением нежелательного внимания.
— Не уверена, что воспринимаю себя так же, но приму это за комплимент.
— Ты, черт возьми, серьезно? — спрашивает он, выглядя озадаченным. — Ты, вероятно, самая сексуальная цыпочка, которая когда-либо со мной разговаривала.
Снова потрясенная, я отвечаю:
— Это не то, что я слышала о тебе.
Выглядя очевидно потрясенным моим обвинением, он возражает:
— Не верь всему, что слышишь, куколка.
— Танго сказал, что вчера ночью ты был в баре с какой-то девушкой, — говорю я ему.
— Он сказал это тебе? — спрашивает Джегз.
— Ну, не совсем. Мне все слышно через стены спальни. Он говорил Кэли, что ты рассказал ему о какой-то девушке по имени Бэмби.
Джегз смеется, но в то же время выглядит странно раздраженным моим комментарием.
— Бэмби не такая, как ты о ней думаешь.
— Я ничего не думаю, мистер Джегз. Это не моего ума дело, как и с кем вы проводите время.
— Ты явно думаешь о чем-то, иначе не завела бы этот разговор.
— Думаю, что любая девушка по имени Бэмби должна быть особенной, — говорю я.
— О, она особенная, все верно. Слушай, у нас с Бэмби есть прошлое, но это не то, о чем ты думаешь.
А что я должна думать? Как получилось, что из ближайших друзей Кэли и Танго мы превратились в людей, испытывающих друг друга, словно в наших планах на будущее присутствует такая несуразность, как оказаться вместе в его постели.
— Итак, если я соглашусь на эту нелепую сделку «сосед-телохранитель», ты будешь приводить Бэмби в мой дом для ночевок?
Я действительно имею право знать это, но не уверена, когда приняла сознательное решение допустить такую ситуацию, как спящий на моем диване Джегз. Обычно я на такое не согласилась бы. Но теперь, когда Танго в такой ситуации, я не думаю, что им нужны в доме гости. Первое время будет тяжело. С тех пор, как я обнаружила, что замки повреждены, нет ни единого шанса, что я останусь в этом доме одна.
— Сомневаюсь насчет этого, — говорит он. Этот человек на самом деле любит со мной играть и выводить из себя. — Но, если и так, я ни в коем случае тебя в стороне не оставлю. Справедливо?
Он серьезно?
— Мистер Джегз, вы не можете серьезно намекать, что я буду заниматься этим с участием более двоих людей.
— Девочка, ты никогда не узнаешь, понравится ли тебе что-то, пока не попробуешь это. Держу пари, что ты никогда не видела фотографий члена. Этот вопрос нам тоже следует решить? — и снова жар распространяется по моим щекам. От мысли, что я могу получить такое сообщение, нижняя часть моего тела напрягается.
— Никто никогда не присылал мне фото гениталий, если именно это ты имеешь в виду.
— Именно это я и спросил, — говорит он с дерзкой усмешкой. — Дай мне свой телефон.
— Ну уж нет, ты, свинья!
— Я хотел установить блокировку спама на случай, если ты когда-нибудь получишь фото члена. Мне бы не хотелось, чтобы тебя это травмировало или что-то в этом роде.
С меня достаточно этих игр.
— Мистер Джегз, если я не получала таких фото ранее, то, возможно, выбрала правильных людей для своего окружения: они не вертят телефонами перед разными частями тела и не делают селфи-снимков своих миниатюрных хот-догов.
— Ну, теперь ты окружена мной, и я хотел сфотографировать только себя, потому что речь идет не о венгерской сосиске, а о бостонской колбасе, находящейся здесь, — говорит он, указывая на свою промежность.
Я ненавижу то, что он продолжает обращать мое внимание на эту свою часть тела, о которой я стараюсь не думать. Я ненавижу это, и он это знает, но продолжает так поступать.