Она вошла в палату одна и увидела лежащего на узкой койке Антонио. Если бы она не знала, что это он, то могла бы принять за кого угодно, но только не за полного сил, обаятельного, блистательного матадора. К его телу были прикреплены какие-то провода, он не шевелился, а его будто обведенные лиловой тушью веки были опущены. Ни малейшего движения. Никакой реакции. Полина села на стоящий рядом с кроватью стул и посмотрела на маленький столик, где стоял букет свежего жасмина. Откуда-то, при полностью закрытых окнах, взялась пчела и с монотонным жужжанием уселась на махровый цветок. Она хотела ее прогнать, но передумала и так и сидела, боясь пошевелиться. Но что же делать? Этот смертный сон нужно спугнуть, отбросить, как грязную, испачканную в жирной земле и крови тряпку! Полина взяла Антонио за руку, свободную от капельницы, и сказала то, что должна была бы сказать ему, когда они еще были вместе:
— Я люблю тебя! Просыпайся, сердце мое!
И тут она заметила, что его веки затрепетали и пальцы со сбитыми костяшками согнулись и сжали ее руку.
— Доктор! Доктор! — закричала Полина, не отрывая руки от этих разбитых пальцев и взгляда от его прекрасного лица, покрытого кровоподтеками и ссадинами.
Вбежала сестра и всплеснула руками:
— Что вы делаете, сеньорита?!
— Он может очнуться с минуты на минуту. Ему нужен врач. Срочно!
Но звать доктора не было нужды. Он маленьким круглым колобком вкатился в палату и тут же ринулся к своему пациенту.
— Все уйдите! — крикнул он, и Полина с сестрой подчинились.
В коридоре стоял Риккардо и мял в руках свою потрепанную бейсболку.
— Что случилось? Он…
— Нет! Он почти очнулся! — успокоила старика Полина.
— Слава Пресвятой Деве! — Из груди Риккардо вырвался вздох облегчения. — Но это точно?
— Сейчас выйдет врач и все вам скажет. Я думаю, случилось чудо, — проговорила медсестра.
Доктор действительно вышел через несколько минут, и на лице его играла широкая улыбка.
— Сеньорита! Первое, что сделал наш очнувшийся пациент, спросил, где вы и не приснилось ли ему то, что вы здесь. Конечно, это вопреки всяким правилам, одно то, что вас вообще впустили в палату, но результат оправдывает все. Идите же! Но долго не задерживайтесь. У вас еще будет время поговорить. Теперь у меня нет сомнений. Сеньор Эредья пойдет на поправку. Только вот с корридой ему придется расстаться.
— Слава Пресвятой Деве! — засмеялась Полина. — Мне никогда не нравился бой быков.
Она вошла и приблизилась к нему, встретив немного замутненный, но все равно обжигающий взгляд.
— Кажется, ты сказала, что любишь меня? — Он с трудом произносил слова сухими, потрескавшимися губами. — Или мне это просто послышалось?
— Я сказала: «Я люблю тебя».
— А еще? — Он сделал попытку улыбнуться, но губы лишь скривились от боли. Но эту боль, пока будут заживать раны, он готов терпеть сколько угодно. Только бы она была с ним.
— Еще? Я сказала, что ты — мое сердце.
— А еще?
— Ты… — Она задумалась. — Ты мой горький мед.
— Я настолько ужасен?
— Настолько прекрасен.
— Я люблю тебя, — прошептал он, снова закрывая глаза. Теперь это будет уже совсем иной сон, и он принесет ему здоровье.
В палату зашел врач. Он что-то говорил, но Полина его не слышала. В душе у нее пела гитара, отбивая ритм фламенко, а нахальная пчела все гудела и гудела над ветвями жасмина, прерывая свою вечную песню только тогда, когда собирала нектар. Наверное, этот мед тоже будет немного горчить.