- Сказала.
- И что он?
- А что он? Ничего.
- Ох, Ева, послушай свою маму - оставь ты его в покое. Тебе же проще было, когда ты это сделала пару лет назад, так?
- Да, было, - ответила Ева, начиная расстраиваться еще сильнее, чем до этого. - Мам, ну не могу я, понимаешь? У меня, можно сказать, последний шанс. Мне станет проще, если буду знать, что я его не волную как женщина, но не так, что он отказывается меня воспринимать всерьез вообще.
- Девочка моя, ну он же скоро женится. Его уже никто не должен волновать, кроме своей будущей жены.
- Мам, а ты знаешь, как он на меня сегодня смотрел? Раньше такого не было, и это уже большой прогресс.
- Вот ведь вертихвостка. Ты скажи мне лучше, что с работой будешь делать?
Ева махнула рукой:
- Это не проблема, у меня на примете есть несколько вариантов, только сейчас я все-таки хотела бы поработать в "Марсе".
- А другую работу попробовать не хочешь? Давай я поговорю с Аланом, пусть возьмет тебя официанткой.
- Мам! Ты шутишь? Я не для того вкладывала столько сил и трудов в свои танцы и акробатические этюды, чтобы работать официанткой.
- Да, нам, как его... этот ваш...
- Пилон, - напомнила Ева.
- Точно, нам пилон подавай. Боже, кого я вырастила... - вздохнула мать.
И тут Еве пришла в голову хорошая мысль. Она широко улыбнулась и посмотрела на мать.
- Ну, говори, что на уме? - спросила та, зная наизусть каждый жест и мимику дочери.
- Может, и правда, поговоришь с Аланом, а? Тебя-то он точно послушает.
- Татьяна мне этого не простит, - напомнила она про мать Алана.
- Уверена, теть Таня для своей любимой соседки и родного сына не пожалеет.
- Ну ладно, зануда, уговорила. Я попробую, только если ты пообещаешь мне оставить его в покое после того, как он женится, договорились? Женатых мужиков окручивать - это последнее дело. И вообще перестань по нему так убиваться, сколько ж можно то уже?
- Хорошо, я попробую.
После такого разговора с мамой, настроение Евы немного улучшилось. Все-таки, появился еще один шанс остаться в "Марсе", нужно было только дождаться завтрашнего дня. Пожелав матери спокойной ночи и прихватив с собой кошку, Ева ушла в свою комнату. Уже привыкнув к ночной жизни, она даже не надеялась уснуть так рано, а потому взяла ноутбук, теплый плед и устроилась с Перси на балконе. Включив негромкую любимую музыку в ноуте, она достала с подоконника пачку сигарет и закурила, наслаждаясь запахом табака и вишни, который всегда у нее ассоциировался с любимым человеком. Алан курил точно такие же, да и Ева начала эту вредную привычку из-за того, что ей стало не хватать этого запаха, после того, как она перестала общаться с самим Аланом. Порой ей так недоставало этого парня, что она не знала, куда себя деть.
Так сложилось, что ее мать и мать Алана, живя по соседству, стали близкими подругами. Тетя Таня часто приглядывала за Евой в отсутствие матери, потому и Алан стал относиться к ней, как к сестренке. Он всегда защищал ее от мальчишек во дворе, часто баловал сладостями и даже какое-то время водил в школу. В те времена Ева и сама смотрела на него как на брата, пока не начала ощущать ревность, когда ее Алан предпочитал уделять время не ей, а каким-то малознакомым девчонкам. В двенадцать лет Ева стала замечать за собой, что начинает чувствовать к нему нечто новое. Алану тогда уже было двадцать два, и он активно встречался со сверстницами из своего института.
В пятнадцать у них случился первый кризис в отношениях, когда в переходном возрасте ей все казалось катастрофически невыносимым. Тогда весь мир был против нее, и она, как многие подростки в таком возрасте, бросалась из крайности в крайность: красила волосы во все цвета радуги, общалась с первыми хулиганами своей школы и слушала такие группы, как "Сектор газа", "Король и шут" и "Кино". А еще именно в этот период Алан начал учить ее водить мотоцикл. Это были самые волнительные моменты, когда Алан сажал ее на свой проржавевший "ИЖ", садился позади нее и учил рулить. Ева даже сейчас помнила, как разрывалось сердце от восторга - и оттого, что Алан рядом с ней, и оттого, что у нее даже получалось управлять его мотоциклом. И такие катания по дорогам происходили так часто, как часто она на него обижалась за внимание к другим девчонкам, иногда даже открыто психуя и показывая свой характер.
В семнадцать лет Ева, наконец, призналась Алану в своих чувствах, чем его совершенно не удивила, потому что, по его словам, он и без этого уже все давно понял. Это был уже второй кризис, когда она не знала, что же лучше - думать, будто он ничего не знает, и страдать втихаря, или осознавать, что он теперь все знает, но не отвечает взаимностью. Она долго переживала этот период и долго свыкалась с новыми мыслями. И совсем непросто оказалось наладить между ними хоть какие-то дружеские отношения, потому что Алан чувствовал себя виноватым, а она только молча смотрела ему в глаза преданным и таким же виноватым взглядом.