- Когда это ощущение появилось?
- Наверное, еще до клиники.
- Отступи к тому моменту. Помни: эмоции за прозрачной стенкой. Десять… Девять… Восемь…
Цифры скользят, как лавина с горы, погребают с головой. Я возвращаюсь…
- Десять… Девять… Восемь… - считает мой заплетающийся, слабеющий голос. Вокруг белые колонны – врачебные халаты подпирают сияющий потолок – лампу операционной. В вене предплечья тяжело ворочается жало иглы шприца. Это не момент до клиники, это первые месяцы в клинике. Время жестких методов лечения моей тогда совсем больной психики.
Страшно! От испуганных лиц врачей особенно. Они боятся меня?
А я - их. Что они сделают, пока я лежу без сознания? Этого я могу никогда не узнать.
- Шесть… Пять… - язык заплетается. Я соскальзываю, соскальзываю...
«Он придет за мной», - думаю из последних сил, надеясь запечатать в рассыпающейся памяти хоть это, и в груди точно бомба взрывается. Все загорается ослепительным белым светом. Врачей вокруг уже нет, как и операционной. Только я - сияющая белая звезда неведомой силы в плотном темно-красном кольце чужого страха. Я знаю, как разорвать это кольцо, освободиться...
Еще укол. В другую руку. Кольцо сжимается теснее, меня не хотят отпускать. Звезда в груди угасает. Там снова холод.
- Четыре... три, - срывающимся голосом считает какой-то врач. Торопится загнать меня в небытие…
- Два… Один. Ты возвращаешься! - психиатр хлопает в ладоши. Я открываю глаза. Мария Павловна все также сидит рядом, только уютное, с плавными линиями кресло теперь резко контрастирует с ее прямой, жесткой, угловатой, напряженной фигурой.
«Она меня тоже боится», - приходит догадка.
- Ада, - Мария Павловна берет себя в руки. - Что ты увидела?
Я молчу. Впервые вспомнила новое, а делиться не хочется. Слишком много загадок, и загадок личных. Кто этот «он», кого я дожидаюсь столько лет? Почему врачи меня боялись? Что за странные глюки! Разве можно видеть страх? Разве можно быть звездой?
- Ничего определенного. Клиника, врачи. Мне делали укол.
- Необычные ощущения были?
- Нет. Вернее, немного, - я сдаюсь. Что-то рассказать придется, иначе врач не отвяжется. - Я как будто видела чувства, эмоции людей, а не самих людей. Глупо, да? Это какой-то симптом моей болезни, да?
- Симптом... Что еще ты вспомнила?
- Это все.
Мария Павловна хмурится, понимая, что ей недоговаривают. Она вскакивает, и музыка обрывается. Пластинка останавливается, лапка проигрывателя взлетает, как рука отличника на блиц-опросе. Проигрыватель тоже мной недоволен.
- Ада, я бьюсь шесть лет, чтобы вернуть тебе память и одновременно не разбудить уснувшую, но не вылеченную до конца болезнь! – психиатр, разволновавшись, меряет шагами кабинет. Каблуки в тишине раздраженно стучат. – Любые крупицы воспоминаний важны, они помогут выстроить дальнейшую тактику лечения. Ты должна помогать мне, а не лгать! Ложь усугубит состояние. Восстанавливаться тебе, возможно, придется всю жизнь, и без врачебной поддержки не обойтись. Что ты вспомнила?
- Ничего.
Мария Павловна тяжело опирается на монументальный стол с агатовым обелиском письменного прибора и жмет кнопку. В дверь заглядывает ожидавшая конца сеанса медсестра.
- Мы закончили, Рита. Уводи.
Напоследок я наливаю из чайника, отхлебываю. Чай уже невкусный: остыл и воняет рыбой. Мария Павловна задумчиво смотрит на меня.
- Знаешь такую игру: падение на доверие?
Я недовольно веду плечом.
- Мы играли на групповых занятиях. Глупая игра.
- Почему?
- Так по уговору все тебя поймают. Падаешь и не боишься ничуть. Вот без подготовки будет честно. Только никто не поймает.
Врач вздыхает.
- Все же учись доверять, Шейфер.
Я встаю из кресла, плетусь за медсестрой. Мария Павловна еще обижена, но четверть пирога мне с собой дает. Все-таки, думаю, нет у нее взрослой дочери.
Клиника, в которой меня лечат, принадлежит «Институту Мозга», кабинет Марии Павловны находится в центральном здании. Чтобы попасть обратно в палату, нужно пройти пять коридоров: два по центральному зданию, два под землей и еще один в самой клинике. Есть дорога через больничный парк, но меня там не водят. Хотя я каждый раз надеюсь.