Ахмед вздрогнул и поднялся:
— Уже поздно, мне пора идти...
Девушка, не проронив ни слова, пошла проводить его.
XI
Выйдя утром на улицу, Ахмед услышал печальную весть: разлилась река! Несколько деревень на равнине залито водой. Каймакам и прокурор рано утром отправились в Чальдере... Городок был взбудоражен этим событием. Крестьяне из окрестных деревень собрались у здания муниципалитета и пересказывали друг другу подробности наводнения. Ахмед отправился прямо в суд. Двери закрыты... Даже слуги не видно... Возвращаясь, он встретил сына председателя муниципалитета.
— Где отец?
Мальчик пожал плечами:
— Я почем знаю... Что я, его секретарь?
— Как же это ты не знаешь, где твой отец?
Мальчишка, не считая нужным даже ответить, убежал.
Воспользовавшись отсутствием каймакама, несколько чиновников сидели в кофейне и играли в нарды. Какой-то жандарм наблюдал за их игрой. Ахмед подозвал его:
— Приятель, не знаешь, где унтер Хасан?
— Он уехал вместе с каймакамом, начальник.
— Что ж, в участке больше никого нет?
— Нет, я сегодня дежурный.
Ахмед направился к муниципалитету. Тоже закрыто... Старик слуга спит, лежа ничком на скамье на солнце. Под деревом, в углу двора, сидит пожилой крестьянин, курит...
Ахмед подошел к нему:
— Ты откуда, земляк?
Крестьянин поднялся, улыбается:
— Из Феттахлы, господин.
— Равниной шел?
— Нет, но я видел несколько человек из Чальдере...
— Что они говорят, какие новости?
— Да что скажут? Разлилась река...
— Никто не погиб?
— Немного скотины утонуло.
— А люди?
— Что с ними случится, все на деревья залезли... А ведь скотина не залезет... И посевы залило.
— Значит, урон большой?
Крестьянин улыбнулся и утвердительно покачал головой:
— Аллах принес им горе, даст им и радость. Да и земля хорошо пропиталась водой... На будущий год снимут сам-десять.
Ахмед внимательно посмотрел на улыбающегося крестьянина.
— Ты случайно не староста Идрис?
Старик расплылся в улыбке:
— Я.
— Много о тебе слышал, Идрис-ага. Будто ты хорошо говоришь.
— Болтают, да ты не верь.
— В суде ни разу не был?
— Наша деревня не знает дороги в суд. Если кто-нибудь набедокурит, отколочу как следует палкой — сразу как шелковый делается.
Ахмед вспомнил, что за последнее время увеличилось количество дел, и отдал должное методу Идриса.
— Ты кого здесь ждешь?
— Паспортиста, дочь замуж выдаю...
— Он, наверное, уехал в Чальдере?
— Нет, я заходил к нему домой. Кур резал. Сказал — часа через два придет.
Ахмед взглянул на спящего слугу.
— Подожди, я заставлю его прийти сейчас.
— Ради аллаха, бей, не надо этого делать.
— Да почему же?
— Он вспыльчивый, будет потом злиться.
— Разве можно резать кур в рабочее время?
— Можно и курицу... и овцу... Ведь он чиновник.
— Я тоже чиновник, Идрис-ага.
— Я о тебе не говорю. Если ты его позовешь, он подумает, что я пожаловался на него. Почему, скажет, имя дочери записано не Хурие, а Нурие, и станет потом без конца волокитить.
— Таки будешь ждать теперь?
— Мы привыкли ждать, что нам еще делать?
Расставшись с Идрисом, Ахмед направился в школу.
В школьном саду он встретил учителя Бекира.
— Большинство детей сегодня не явилось на занятия. А тех, кто пришел, я тоже отпустил. Нет смысла давать уроки троим ребятам.
— Что же случилось, почему никого нет?
— Все вместе с родителями отправились на равнину... С полуночи в городке необычайное волнение...
— И в самом деле, даже слуг нет на месте.
— У всех сейчас на уме затопленные деревни... У одного там поле, у другого дядя, у третьего дочь...
«Значит, только несчастье пробуждает их ото сна, — подумал Ахмед. — Самый разительный тому пример — война за независимость... Значит, для того, чтобы их разбудить, необходимо им втолковать, что их каждодневное существование — тоже несчастье».