по крайней мере, я могла перемещаться. Но мысль о том, что мне придётся провести здесь
длительное время, возможно, безграничное время приводила меня в ужас. Пожалуй, даже
гореть в аду не так мучительно, как быть заключённой в мире бесконечной пустоты, где нет
ни души. Какое-то время я просто шла вперёд, потом остановилась и присела, поняв, что это
бессмысленно. Сложно сказать, на чём я держалась – подо мной была такая же бескрайняя
пустота, как и вокруг меня. Затем до уха донёсся звук чьих-то шагов. Я подняла голову и
посмотрела вдаль – ко мне приближалась знакомая тёмная фигура.
– А тут вполне уютно, правда? – произнёс Ветер как только подошёл ко мне.
Я взглянула на него со злобой.
– Ты убил меня!
– Мне кажется, ты драматизируешь, – сказал он, улыбнувшись. – К сожалению, кто-то уже
опередил меня.
– Не знаю, как это точно назвать, но я оказалась здесь не по своей воле. Что это за место?
– Воля…– проговорил он, раскинув руки и запрокинув голову вверх. – Люблю это слово,
даже больше, чем “представление”. Редкий человек не мечтает о ней.
– О такой воле вряд ли… – печально сказала я, поняв, что он не собирается отвечать на мой
вопрос.
– Неужели? – Ветер сделал удивлённый вид.
У него в руках вдруг оказалась знакомая мне тетрадь с зимним пейзажем, которая была у
меня ещё при жизни в моём старом мире.
– А я вот листал твой дневник, и мне кажется – это именно то, чего ты хотела. Сейчас
процитирую: “Порой мне хочется сбежать ото всех, туда, где не будет ничего: ни мыслей, ни
страданий, ни беспросветной глухой тоски, ни цепи тяжёлых воспоминаний…Я так устала
быть отмирающей клеткой на теле исполинской Вселенной”, – он прочёл это в шутливо-
пафосном тоне. – Прекрасно сказано, но я бы заменил последнюю фразу на: “Я так устала
быть несчастным китом, держащем на своей спине груз призрачного мирозданья”.
Я вздохнула. Если ему хочется глумиться надо мной – пусть глумится: я готова была терпеть
даже его издёвки – вовсе не хотелось оставаться одной в этой белой пустыне без края.
– Я мыслю образно, а что касается тех слов – это был душевный порыв, о котором вообще-то
должны были знать только я и дневник.
Я метнула в сторону Ветра укоризненный взгляд и вырвала из его рук свою тетрадь, но как
только она оказалась у меня, из неё посыпался снег, а затем я обнаружила, что держу в руках
лишь несколько обледенелых веток, какие можно увидеть на деревьях после зимнего дождя.
– Только ты и дневник – так не бывает, – серьёзно сказал Ветер. – Если бы это правило
действовало, то мне бы на голову не сыпался всякий вздор.
– О чём ты? – не поняла я.
В этот момент перед ним плавно опустился небольшой листок, исписанный торопливым
мелким подчерком. Ветер подобрал его, сложил и сунул в задний карман штанов, нахмурив
чёрные брови. Что всё это значило? Мне было понятно лишь одно – он связан с моим
реальным миром, но теперь это было не так уж важно – теперь мне некого было там
тревожить, некого спасать.
– Расскажи мне, как умер Саша? Я видела его сегодня. Где он сейчас? – спросила я, чувствуя,
как холодная вода с тающих веток течёт по моим ладоням, просачивается сквозь пальцы,
словно хочет, чтобы её согрело тепло моей руки.
– Твой друг очень упрямый, – сказал Ветер, присев рядом со мной.
– В смысле?
– Он уже не первый раз пытался встретиться с тобой. Только там, в больнице, ты не признала
его, помнишь?
Мне не очень в это верилось. Неужели я бы не смогла узнать Сашу?
– Не правда, это был труп какого-то незнакомца! – настойчиво сказала я, отбросив ветки.
Ветер посмотрела на меня, хитро прищурившись, а затем закурил, запрокинув голову и
пустив дым вверх. Вскоре нас стал обволакивать белый густой туман, в котором проступали
неясные, размытые картины, а потом я чётко увидела комнату Саши, в которой мне не раз
приходилось гостить, – он спал в своей кровати, вздрагивая всем телом и что-то бормоча,
словно ему снился кошмар. Я с недоумением взглянула на Ветра.
– Твой друг пока ещё не стал им, – произнёс он, – однако, если чужаки долго слоняются
здесь, то однажды теряют выход.
– Он жив? Он может проникать сюда через сон? – спросила я, протянув руку и попытавшись
дотронуться до разгорячённого напряженного лица Саши, покрытого капельками пота.
Но мне не удалось это – облако тумана рассеялось, а вместе с ним пропал и Ветер. Какое-то
время я сидела на месте, обдумывая услышанное и увиденное. Во всём этот разговоре было
только одно радостное пятно – Саша был жив, всё остальное – мутная вода, упрямо не
желающая показывать, что таится в её глубинах. Мне надоело сидеть, и я снова двинулась
вперёд. Я шла так около получаса, а потом почувствовала невыносимую скуку. Чтобы как-то
развлечь себя, я попыталась вспомнить кого-нибудь из мифов или истории, кто так же
бессмысленно и безнадёжно блуждал по миру или пустыне. На ум приходили библейские
притчи, какие-то старые легенды…Потом я подумала о том, как долго искала кого-то,
способного помочь мне справиться со своей болью, – тогда Саша ещё жил в чужой стране, и
я не торопилась полностью раскрываться ему. Поэтому бродила по социальным сетям,
разочаровываясь, ещё более запутываясь; я стучалась в незнакомые двери с криками: “Ищу
прекрасную живую душу, способную мыслить!”, подобно Диогену, этому древнегреческому
философу, который ходил средь бела дня по городу с зажжённым фонарём, отвечая на
любопытные вопросы горожан одной короткой фразой: “Ищу человека”. Мне изредка
встречались такие души; они даже помогали мне какое-то время, но потом либо неожиданно
исчезали, либо в нашем общении возникала какая-то непримиримая деталь, либо (что было
чаще) они оказывались вовсе не такими, какими хотели казаться.
Я уже собиралась остановиться, но вдруг споткнулась обо что-то невидимое. Всё произошло
так быстро, что я даже не поняла, как упала на шершавый бетон и оказалась посреди
дорожной трассы. Я снова вернулась в Город Дождя. Кто бы мог подумать, что я буду рада
вновь оказаться здесь. Мимо, громко сигналя, пролетела машина, едва не сбив меня. Я встала
и быстро перебежала на тротуар, где остановилась под фонарём, чтобы перевести дыхание.
Здесь ещё был дремучий вечер, поздние прохожие текли по сырой мостовой, преследуемые
чернильными тенями, пахло гарью: вдали полыхало какое-то здание, но это не вызывало ни у
кого интерес, ведь эти люди шли по заданному маршруту, который заложил в них город.
Меня клонило в сон, и, пнув жестяную банку, которую прикатил к моим ногам порыв ветра,
я отправилась в общежитие.
Когда я зашла в квартиру, то машинально посмотрела на дверь, ведущую в комнату Радуги –
она была широко распахнута. Там стояла лишь кровать, лампа и небольшой прикроватный
столик. Все книги и вещи моей соседки исчезли. Должно быть, вскоре ко мне подселится
ещё кто-то. Я заглянула в свою комнату, проверила туалет и ванную – котёнка нигде не
было. За окнами хлестал сильный ливень, сверкала молния и раздавались громкие раскаты
грома. Я сделала себе кофе и села на кровать, укутавшись в одеяло.
– Вот я и одна…
Не знаю, зачем я сказала это. Но чувство, которое я при этом испытывала, было мне хорошо
знакомо. В тот год, когда умер Андрей, я приходила со школы, запирала дверь, отключала
телефон, ложилась на кровать и просто смотрела в потолок, желая поскорее похоронить этот
день, хотела, чтобы поскорее наступила ночь, где я буду всецело предоставлена самой себе,
где буду лишь я наедине со своими воспоминаниями, со своими скомканными мыслями. И