— Может, вернемся сюда попозже? — нерешительно предложил косолапый. — Что-то уж больно расстроенными они выглядят.
— Да уж, расстроены они — охренеть можно. И похороны охрененные. А ты чего ждал, песен и плясок?
— Мы, кажется, договаривались, чтоб ты не пил до полудня…
— Ну, если разобраться, в какой-то точке Шэдоуз-Фолла полдень уже наступил. Время, — важно заявил Козерог, — штука относительная. А непослушный я с детства. Черт тебя дери, Медведь, ну-ка улыбнись! Шутки у меня, может, и не ахти, но они — единственное, что у меня осталось. Может, поторопишь эту парочку или предоставишь сделать это мне?
— Не надо, я сам, — сказал Мишка — И, пожалуйста, когда я буду говорить, помолчи.
— Ага, тебе стыдно за меня, да?
— Вовсе нет.
— Да ладно, не ври. Стыдно. Я твой лучший друг, а ты меня стыдишься. И это правильно. От меня одни неприятности. Больше ничего. Большая такая мерзкая куча неприятностей.
Две громадные слезы медленно покатились вниз по длинной козлиной морде. Потянувшись к нему, медвежонок вытер слезы концом своего шарфа.
— Прекрати. Ты мой друг и навсегда им останешься. Так что не плачь, а то я написаю в твою любимую бутылку, когда ты отвернешься.
Козерог громко фыркнул и улыбнулся, обнажив длинные желтые зубы:
— Мишенька, дорогой, да от этого водка будет только приятней! Так, а теперь ткни пальцем, покажи мне нужное направление: я пойду, буду тебя прикрывать, пока ты будешь биться с той парочкой.
Тихонько вздохнув, Мишка усилием воли изобразил улыбку и направился к мэру и шерифу; Козерог, спотыкаясь, побрел следом. Услышав громкое приветствие медвежонка, двое людей разом оглянулись и улыбнулись ему — каждый по-своему. Такой вот был Мишка. Козла они словно и не заметили, да он к подобному отношению уже привык.
— Привет, Мишка, — сказала Рия. — Какими судьбами здесь?
— Ходят слухи, Джонни Квадратный Фут пропал. Мы волнуемся, вдруг с ним что приключилось… Может, вы знаете?
— Да пока ничего конкретного, — уклончиво ответил шериф. — Как только узнаем что-либо наверняка, полиция сразу же выступит с заявлением. Сожалею, что не могу сообщить вам большего, но поверьте, серьезно беспокоиться рано. Однако в такую даль вы пришли не затем, чтоб задать мне этот вопрос?
Козерог принялся что-то тихо напевать на гаэльском. На него по-прежнему никто не обращал внимания — только заговорили громче.
— Нет, — ответил Мишка — Сегодня утром здесь были другие похороны. Вчера вечером умер Добряк Пуджи.
— Как жаль… — сказала Рия. — Не знала…
— В общем-то, к его уходу мы были готовы, — вздохнул Мишка — Да только от этого не легче. Он угас прямо на глазах…
Рия кивнула. Сколько раз она видела подобное прежде. Звери из мультиков или сказок, оказавшиеся в Шэдоуз-Фолле, жили здесь лишь до тех пор, пока кто-то в них верил. Как только эта последняя зацепочка исчезала, они начинали медленно возвращаться к своему исходному образцу, становясь обыкновенным животным, с которого был «списан» их образ. Частичка за частичкой они теряли свой разум и индивидуальность и проживали короткую счастливую жизнь дикого животного на воле. Если только не находили в себе мужества пройти через Дверь в Вечность.
Несколько недель назад Рия видела Пуджи плачущим на улице. Он всегда был каким-то неприметным — всего лишь еще одним героем субботних мультиков, изъятых из проката после показа начальных серий. Пуджи был довольно мил, но лишен яркой индивидуальности, что обрекало его на недолгое существование. Рия увидела Пуджи сидящим у магазина и горько плачущим оттого, что он был не в состоянии подсчитать монетки на своей лапе и понять, правильно ли ему дали сдачу. Попав в Шэдоуз-Фолл, он умел считать, однако теперь цифры сделались для него загадкой. Немногим позже Пуджи разучился говорить. И вот теперь умер. Как жаль, подумала Рия, что в последний раз она видела его плачущим, а не смеющимся.
В Шэдоуз-Фолле обитало множество животных всех возможных видов, степеней реальности и уровня интеллекта. По большей части они держались замкнуто, живя почти незаметно в своем Нижнем мире. Теперь вот исчез Джонни Квадратный Фут, возможно даже, он мертв: убийства, похоже, затронули даже их, самых невинных и уязвимых потерянных душ Шэдоуз-Фолла.
— На похоронах Пуджи наших было мало, — сказал Мишка. — Многие ведь боятся выходить наружу даже при свете дня. Но мы не могли не проводить его в последний путь. Отец Кэллеген замечательно отслужил над гробом. Даже выдал премилый панегирик в конце.
— Во-во! — подал голос Козерог. — Я был бы тронут до глубины души, если б он правильно выговаривал фамилию покойного.
— Как бы там ни было, — продолжал Мишка, — он сказал нам, что здесь будут еще одни похороны, вот мы с Козлом и решили дождаться и выразить соболезнование… Мистер Де Френц был вашим другом?
— Не совсем, — ответила Рия. — Но мы подумали, что кому-то надо присутствовать.
— Чертовски верно! — снова встрял Козерог. — С каждой человеческой смертью становится меньше и нас. Вот только Добряк Пуджи если нас и уменьшил, то ненамного. Угораздило же иметь такое идиотское имя — Пуджи?
Козерог помотал головой и сделал большой глоток из бутылки. Рия сверкнула на него глазами.
— Как можно вот так пить целыми днями?
— Практика, человек, практика… — ответил Козерог, засмеялся и икнул. Мишка строго посмотрел на него.
— Пожалуйста, извините моего друга, — сказал медвежонок. — Он пьян и груб, но намерения у него добрые.
— Давай-давай, наври им еще, какое у меня золотое сердце.
— Мы знали Лукаса Де Френца еще до его смерти, — затараторил медвежонок, словно боялся, что кто-то сейчас переменит тему. — То есть до его первой смерти. Хороший был человек. Всегда остановится, поговорит… По-моему, он и Козерога любил. У него было доброе сердце. А когда он вернулся из мертвых и мы пришли навестить его, он нас не узнал. Михаил был не похож на того счастливого человека, каким он был прежде. Как вы думаете, он и вправду был ангелом?
Рия было собралась ответить, когда внезапно все изменилось. Сначала послышалась музыка. Хор голосов, множества голосов, но каждая взятая нотка различима и ясна, словно перебирание струн гигантской арфы. Звук нарастал, становился невыносимо громким, заставляя тела звучать в резонанс. Все прижали руки к ушам, но звук приглушить не удавалось. Он трепетал в их плоти и отзывался эхом в костях. В небе возник свет и затмил все окружающее. Он слишком слепил глаза, чтобы можно было определить его цвет: неистовое пламя иллюминации, будто падающая на Землю звезда, иссушало глаза, хотя глаза у всех были плотно зажмурены. Свет и музыка затопили мир. И все же они открыли глаза и увидели: на землю спускались ангелы и становились все ярче и красивее, чем что-либо и когда-либо виденное человеком или животным.
Ангелы спускались все ниже — пламенеющие и не тающие снежинки, блистательные и искрящиеся, каждый из них по-своему уникален и восхитителен. Рия хотела отвернуться и не смогла. По щекам ее текли слезы: ангелы были слишком, слишком красивы, чтобы быть реальными. Ангелы были больше чем реальными, как будто она сама и все другое было не чем иным, как небрежным, неоконченным наброском. Эриксон тоже смотрел и плакал, плакали Мишка и Козерог. Они присутствовали при явлении власти, благодати и красоты, стоявших выше реального мира, и все сознавали это.
Ангелы парили над открытой могилой и пели о любви и потере, о делах, оставшихся незавершенными. Они взмывали и планировали в воздухе, ни на мгновение не оставаясь без движения и не приземляясь. Они медленно и плавно взмахивали огромными крыльями, а затем стремглав взмыли вверх, растворившись в небе. Слепящий свет и оглушительное пение резко оборвались, и вернулась действительность, хотя эхо великолепия все еще трепетало в тех, кто наблюдал за ними. Рия вытянула из рукава платочек и быстро промокнула наполненные слезами глаза и влажные щеки. Мир показался серым и унылым без ангелов, однако в душе своей Рия не нашла сожаления о том, что ангелы улетели. Они были слишком красивы, слишком совершенны. Они испугали ее. В них не было ничего похожего на жалость или сострадание. Ни признака участия или милосердия. Они были ангелами, Божий мир создал их, а миру людей они были чужими. Рия перевела взгляд на могилу перед собой и медленно улыбнулась, увидев ясный бесцветный огонь, горящий на верхушке надгробного камня Лукаса. Не имеющий источника и неколебимый порывами ветра, огонь горел, и Рия знала наверняка, хотя никто ей об этом не говорил, что вот так он будет гореть всегда — в память о человеке, который, пусть ненадолго, принес с собой на Землю ангела.