По мере того как сновидение повторялось, я постепенно знакомился с большой частью дома. За салоном, в конце коридора, двери, обитые зеленым сукном, вели в комнату для курения. Там всегда царил мрак, и я не раз проходил мимо кого-то, кто выходил оттуда, но не мог рассмотреть его.
Интересным обстоятельством было то, что персонажи из сновидений подвергались тем же изменениям, что и лица в действительной жизни. Например, миссис Стоун, которая была брюнеткой, когда она явилась мне во сне впервые, с течением времени поседела и не вставала уже так энергично, обращаясь ко мне со словами:
— Джек покажет вам вашу комнату. Я отвела вам комнату в башне.
Джек подрос и стал не особенно симпатичным юношей с темными усами, а одна из его сестер перестала участвовать в чаепитиях с гостями, из чего я сделал вывод, что, вероятно, она вышла замуж.
В какой-то период времени этот сон не являлся мне, пожалуй, полгода, а то и дольше, и я уже имел надежду, что мне никогда не приснится пребывание в доме из красного кирпича и жуткий страх, связанный с ним.
Однако же после этого перерыва я снова очутился на чае в саду, только на этот раз не было миссис Стоун, а все были одеты в черное. Я сразу же догадался о причине, и у меня от радости забилось сердце при мысли о том, что, может быть, мне уже не придется ночевать в комнате в башне. Меня охватило ощущение такого облегчения, что, не обращая внимания на всеобщее молчание, я начал говорить и смеяться, чего до этого я себе не позволял. Но это ни в коей мере не изменило ситуации, так как все продолжали молчать, украдкой поглядывая друг на друга. Вскоре поток моих словоизлияний пересох, и снова на меня накатилось предчувствие чего-то отвратительного, еще более сильное, чем когда-либо до этого.
Внезапно тишину разорвал голос, столь хорошо мне знакомый, голос миссис Стоун, который сказал:
— Джек покажет вам вашу комнату. Я отвела вам комнату в башне.
Мне показалось, что голос доносится со стороны кирпичной стены, окружающей сад, и я бросил взгляд в этом направлении через прутья ворот; в траве за оградой было полным-полно надгробных камней. Необычный бледный свет, который сочился из них, позволил мне разобрать надпись на ближайшем надгробии:
В память о проклятой Джулии Стоун
Джек тотчас же встал как обычно, и я пошел за ним через холл и вверх по лестнице с многочисленными закоулками. На этот раз в комнате было еще темнее, чем обычно, так что я едва-едва различал очертания мебели, расположение которой мне было хорошо известно. Я почувствовал омерзительную вонь разложения и с криком пробудился.
Этот сон и разные его варианты, представленные здесь, некоторое время повторялся в течение пятнадцати лет. Иногда он являлся мне несколько ночей подряд, иногда по прошествии длительного времени, когда-то с перерывом на полгода, как я уже упоминал, но в среднем он снился мне раз в месяц. Я ощущал его как ночной кошмар, и он всегда завершался ощущением пронзительного страха, который, вместо того чтобы ослабевать с течением времени, с каждым разом охватывал меня все сильнее и сильнее.
В этом сновидении была поразительная логика событий: персонажи старели, выходили замуж, умирали. Я никогда уже не увидел миссис Стоун с того времени, как она умерла. Но голос ее всегда сообщал мне, что для меня приготовлена комната в башне… независимо от того, пили ли мы чай в саду или в какой-то из комнат, я всегда видел ее надгробный камень через прутья ворот. С той же самой последовательностью дочь, вышедшая замуж, появлялась уже только время от времени, раза два или три, в компании мужчины, в котором я предполагал ее мужа. И он также хранил полное молчание, как остальные лица.
С течением времени я привык к этому сну и не морочил себе им голову. За эти пятнадцать лет я ни разу не встретился с Джеком Стоуном и никогда не видел дом, который хоть немного напоминал бы темно-красный дом из моего сна.
Пока однажды…
Тогда в июле я был в Лондоне и договорился с другом, что проведу вместе с ним несколько дней в августе в доме, который он нанял на лето недалеко от местечка Форест в графстве Сассекс. Утром я выехал из Лондона, а Джон Клинтон ожидал меня на станции в Форесте. Мы провели там почти весь день, играя в гольф, так как стояла прекрасная погода. У Джона был свой автомобиль. Мы отказались от послеобеденного чаепития в клубе и отправились в путь в пять часов, чтобы успеть на полдник в дом, расположенный в десяти милях от Фореста.
Во время поездки погода испортилась окончательно, а великолепный, освежающий воздух, бывший днем, стал тяжелым и недвижным. Меня охватило настроение беспокойства и раздражения, которое бывает у меня обычно перед бурей. Джон не разделял моего мнения, что приближается гроза, он, скорее, относил отсутствие хорошего настроения за счет того факта, что я проиграл ему две партии…
Позже оказалось, что я верно предощутил грозу, но я не думаю, чтобы именно она была поводом моей депрессии.
Мы ехали по дороге между высокими откосами; вскоре я заснул и проснулся только тогда, когда автомобиль резко затормозил. Я был поражен и изумлен, потому что находился перед дверями дома из моего сна! По моему телу пробежала легкая дрожь, но одновременно я ощутил неотразимое любопытство. Мгновение я старался осознать, вижу ли я это наяву или во сне.
Мы прошли через низкий холл, отделанный темными панелями, и очутились в саду, где на газоне в тени дома стоял столик, накрытый для чаепития. С противоположной стороны газона возвышалась стена из красного кирпича, с воротами посередине, а за стеной рос грецкий орех. Длинный фасад дома заканчивался с одной стороны башней, высотой в три этажа, которая показалась мне намного более старой, чем остальная часть здания.
Через мгновение впечатление схожести с ситуацией из сна прошло, так как тут не было этой молчаливой, жуткой семьи, а только довольно большая компания знакомых, милых людей. Несмотря на страх, который всегда во мне возбуждал сон, я теперь не ощущал тревоги, хотя место действия сна было воспроизведено верно. Преобладающим чувством стало невероятное любопытство, что же произойдет дальше.
Полдник проходил в приятном настроении, когда внезапно миссис Клинтон встала, и я тотчас же понял, что она скажет!
— Джон покажет вам вашу комнату. Я отвела вам комнату в башне.
После этих слов страх охватил меня так же, как и во сне, только ощущение страха быстро прошло, уступая место непреодолимому любопытству. Это мое любопытство вскоре было удовлетворено.
Джон сказал оправдывающимся тоном:
— Это на самом верху башни: у нас полный набор гостей. Может быть, ты сразу же пойдешь посмотреть комнату? О черт! Как стемнело! Ты, пожалуй, был прав, когда предвещал грозу.
Я встал и пошел за ним. Мы прошли через холл и затем по знакомой лестнице на третий этаж башни. Джон открыл двери и впустил меня в комнату. Меня снова охватил необъяснимый страх. Я пока что не мог осознать, чего собственно боюсь: я просто боялся!
Внезапно, словно кто-то, кто вытаскивает из закоулков памяти забытое имя, так и я начал отдавать себе отчет, что я боюсь… миссис Стоун, могильная плита которой со зловещей надписью столько раз появлялась в моем сне за газоном, который как раз простирался под моими окнами. И снова через мгновение беспокойство прошло настолько, что я подумал: чего тут бояться, раз я цел и здоров и нахожусь в комнате, которая снилась мне так часто, что я уже должен привыкнуть ко всей этой ситуации!
Итак, я осмотрелся вокруг как бы глазами хозяина по комнате: интерьер ее совсем не отличался от комнаты из сновидения. Слева от дверей в углу стояла кровать, рядом находился камин и небольшая библиотечка. Напротив дверей были два окна с небольшими стеклами, а между окнами — туалетный столик. Шкаф и умывальник стояли у другой стены. Мои вещи были уже распакованы, туалетные принадлежности были аккуратно расставлены на умывальнике, а на постели лежал визитный костюм.
Внезапно я с изумлением заметил две картины, которых во сне я никогда не видел: портрет маслом миссис Стоун в натуральную величину, а также набросок, на котором Джек Стоун выглядел так, как он мне приснился в последний раз, неделю тому назад. Мужчина в возрасте около тридцати лет, с довольно-таки отвратительной внешностью. Его портрет висел в простенке между окнами и глядел прямо на другой портрет, висящий над постелью.