Пеликанозавры могли часами выслеживать добычу, прячась в засаде, но быстро теряли интерес к жертве, до которой не смогли добраться после первой же атаки. Судя по настойчивости этого мутанта, мотиватором служил сильный голод. Время моей жизни измерялось не в минутах, а в единицах терпения, которым обладало чудовище. Мешок оставил в покое понтоны и снова решил взглянуть на объект охоты. Не без удовольствия я ткнул тесаком в огромный глаз, и в следующее мгновение содрогнулся от пронзительного горлового вопля раненого хищника, отозвавшего болезненным эхом в измученном ломкой теле. После встречи с мутировавшим пеликаном моя плавучая тюрьма стала набирать балластную воду. Мешок ухитрился-таки прокусить обе передних бочки, а в одной из металлических ёмкостей справа от меня пробоина возникла после контакта с лезвием тесака, но течь не открывалась до тех пор, пока оружие было зажатым между понтонами. На общую плавучесть это не особенно повлияло, разве что возникла разница в осадке между носом и кормой, именуемая словом дифферент. Зато спарку меньше стало швырять в водоворотах и появилось некое подобие курсовой устойчивости. В точках крепления металлических профилей к понтонам я из последних сил нащупал место, куда можно засунуть лезвие тесака. Рукоять в любую секунду могла выскользнуть из ослабевших пальцев…
* * *
Меня сопровождала необычайно красивая мелодия, и временами даже удавалось различить отдельные слова. Чарующий женский голос пел о далёкой стране и тоске по дому, но как только я пытался вспомнить имя исполнительницы и название песни, наваждение рассеивалось. Иллюзию создавало журчание воды, плеск волн о металлические борта понтонов и перестук безудержно колотившегося сердца. Иногда слышался странный писк, вносивший диссонанс в размеренное звучание. Я то и дело впадал в беспамятство, ненадолго приходил в себя и снова оказывался в зыбком полусне наркотической ломки. Трудно сказать, продолжалось это целую вечность или всего несколько минут. Время больше не имело значения. Я находился в центре пребывавшего в неустойчивом равновесии мироздания, где повсюду царила темнота, где лишь звуки давали понять, что окружающая действительность существует. Доселе почти неведомая для органов чувств, она внезапно проявила себя холодом, и в тот же миг абстрактный мир стал осязаем, а тело пронзило желаниями, присущими живой материи. Озябшие пальцы прикасались к ржавому металлу, желудок скрутило голодными спазмами, во рту чувствовался омерзительный навозный привкус джета, и нестерпимо хотелось пить.
Кое-как перевернувшись на спину, я приподнял голову над краем понтонов. На востоке вставало солнце, освещавшее бурлящие воды Миссисипи. В этом месте ширина реки составляла не меньше мили по самым скромным прикидкам. Отсутствовали ориентиры, позволявшие определить свое положение в пространстве. Я обратился к «пип-мэну» и обнаружил текстовые пометки на вкладке «радио». Четыре часа тому назад радиостанция «Батон-Руж» находилась в зоне наилучшего приёма. Тот самый писк, временами доносившийся до моего затуманенного сознания, был ничем иным, как звуковым сопровождением встроенного в нарукавный компьютер радиоприёмника. Достаточно взять среднее значение между временем входа в зону уверенного приёма и выхода из неё, тогда можно вычислить приблизительное удаление по прямой от выбранного источника радиоволн. С помощью нехитрых вычислений я получил значение, равное двадцати шести милям. Если не учитывать многочисленные изгибы русла Миссисипи, моя плавучая тюрьма в данный момент находилась на полпути между Батон-Руж и Новым Орлеаном. Такими темпами, к вечеру окажусь в самых что ни наесть звериных местах, где отбиться от мутировавших пеликанов будет непросто.
Радовало улучшение самочувствия, но слабость во всём теле никуда не делась. Наркотическая ломка не лучшим образом отразилась на состоянии здоровья. За сутки без еды и нормального отдыха организм израсходовал уйму ресурсов. Костюм из кожи крока, ранее плотно облегавший тело, теперь казался слегка великоватым. Появилась идея ужом проскользнуть между изогнутыми металлическими профилями, преграждавшими путь к свободе, но вскоре выяснилось, что моей нынешней худобы не хватало, а особой гибкостью я никогда не отличался. Внимательно изучив преграду, сумел отыскать в ней слабые места и, применяя тесак в качестве рычага, постепенно проделал лазейку, через которую можно выбраться на волю. Понадобилось несколько часов напряжённого труда, но усилия того стоили. Разогрелся и больше не дрожал от холода. Даже чувство голода притупилось, впрочем, решающую роль могло сыграть количество выпитой воды из реки. С трудом перенёсший ломку организм жаждал поскорее очиститься от скопившихся за сутки токсинов. Теперь оставалось выбрать момент, чтобы покинуть надоевшую плавучую тюрьму.