Глава 11
Было поздно, очень поздно. Он снова начал все забывать, только большим усилием воли удалось ему вспомнить, что с ним случилось. Теперь он не чувствовал сожаления. Ничего. С Бобом покончено раз и навсегда. Он подозвал бармена, тот подошел.
— Еще одну?
Джим кивнул. Голова у него была необыкновенно тяжелой, кивни он посильнее и отвалится:
— Еще одну.
Потом к его столику подошел человек с темными усиками и бегающими глазами.
— Вы позволите присесть? Можно купить вам виски?
— Как хотите.
— Теплая нынче стоит погода, правда? Я-то из Детройта, а вы откуда?
— Забыл.
— Извините, если вмешиваюсь. Совсем не хочу показаться назойливым.
— Ничего, — Джим был рад, что рядом с ним кто-то сидит, кто-то разговорчивый. Звук слов успокаивал его, если не вникать в их смысл.
— Большой город, правда? Я здесь уже, наверное, две недели, но все равно кажется, так еще ничего и не видел. Он гораздо больше, чем Детройт, и ощущение такое, что здесь есть все. Я еще никогда не видел столько всего. Вы здесь работаете, если не секрет?
— Работаю.
Интересно, сколько времени понадобится бармену, чтобы принести виски? Он не сможет восстановить контакт ни с реальностью, ни даже с ирреальностью, пока не выпьет еще. Неожиданно перед ним появился стакан. Джим сделал глоток. Холодно — горячо, холодно-горячо. Так и должно быть. Он посмотрел на маленького человечка рядом. Он спрашивал себя, слышал ли он вопрос и забыл его или просто не слышал.
— Вы что-то сказали?
— Я только спросил, живете ли вы в Нью-Йорке.
— Да.
— Теперь следующий вопрос.
Ритуал всегда один и тот же.
— Вы живете с семьей?
— Нет.
— Значит вы не женаты?
— Нет.
Джим решил немного поиграть, сначала завлечет этого коротышку, а потом изобразит гнев и напугает его, вот будет смеха.
— И я тоже не женат, я всегда говорю, что дешевле покупать молоко, чем держать корову.
Человечек выдержал паузу, ожидая смеха или согласия. Он не дождался ни того, ни другого.
— Тут, наверняка, есть немало хорошеньких девушек, — он подмигнул Джиму. — У вас тут, наверняка, тоже есть девушка?
— У меня нет девушки, — Джим подавал коротышке надежду.
— Странно, у такого молодого парня и нет девушки. Вы служили в армии?
— Да.
— За океаном?
— Да.
— На Тихом?
— Да.
— А в каких войсках?
— Я был летчиком, — солгал Джим. Ему нравилось выдумывать для себя новые личины.
— Наверное, это очень опасно? Я всегда говорю, что мы должны поклониться нашим летчикам, потому что они рисковали больше всех. Они заслужили самых больших наград. Да, сэр, если бы мне позволили служить, — но у меня, к несчастью, только одна почка, — я бы пошел только в ВВС. Наверное там у вас на базе медсестричек хватало, а?
— Да.
— Среди них попадаются такие прехорошенькие, да?
— Да.
— Наверное трудно приходится, когда поблизости нет женщин. Я знал одного солдата, который рассказывал, что целый год провел на острове, где женщин не было вовсе, только другие солдаты. Так вот, он мне сказал, что они даже начали друг на друга поглядывать, я хочу сказать, солдаты.
Человечек со значением посмотрел на Джима.
— Да, — сказал Джим и сделал еще один глоток. В желудке у него разлилось приятное тепло. Вот только колени были словно чужие. Тут коротышка придвинул свою ногу к его. Джим намеренно приподнял свою и, выдержав паузу, с силой опустил ее на ногу коротышке.
— Ой, извините, — сказал Джим. Чужая боль была ему приятна.
— Ничего страшного, — сказал коротышка. Они замолчали. Джим пил, а коротышка нервно пожевывал кончики своих темных усов.
— Вы, наверное, один живете?
— Да.
— Вам, должно быть, одиноко, я вот в Детройте живу с матерью, а вообще-то я бухгалтер, работаю в одной фирме. Там у нас хорошо, мне нравится ходить на работу. Я у них уже десять лет работаю и знаю там всех и каждого, и всех стараюсь любить. А глава фирмы зовет меня Уолтер. Это мое имя — Уолтер. А ваше как, если позволите?
— Герберт.
— Красивое имя, — сказал Уолтер. — Мне нравятся имена, начинающиеся на «Г». Так вот, в фирме, где я работаю, я знаю кучу народа, но когда работа кончается, я всегда думаю, как это ужасно одиноко возвращаться домой, зная, что тебя никто не ждет. Вот почему я предпочитаю жить с матерью. Ей семьдесят два, но она все еще полна энергии. Я только надеюсь, что в ее возрасте буду таким же. А вам, Герберт, сколько лет, можно узнать?
— Двадцать один.
— Бог ты мой, совсем еще молоденький! Эх, если бы мне было столько же. Нет, правда, вот только еще при этом если бы я знал все, что знаю теперь. Нет, вы, конечно, для своего возраста немало уже повидали. Я-то в ваши годы никуда не ездил, так что вы, наверное, на всех этих делах собаку съели.