Марлевые повязки точно нужно периодически менять.
Ещё пара заражённых шагнули к нам. Один достался рыжей, а другой — мой.
За спиной вспыхнуло пламя. Его яркие отблески отразились в лужах. Как и силуэт ещё одного заражённого, выпрыгивавшего из окна.
Вовремя успеваю отойти и бросить туда ещё одну бутылку.
Треск битого стекла. Вспышка ещё одного костра. Отбились?
Седьмая сложность. Не так и страшно. Стандартный зомбач, только названия вируса необычное. Я уже через два таких прошёл. Или даже через три, если считать растительных.
И чего так боялась Таня? Классические, с мутациями, были опасней. А здесь они не сильнее обычного больного человека. Наверное, дело в повышенной заразности.
Оборачиваюсь к Рите.
Чёрт!
По красивому лицу рыжей красавицы с нахальным видом и вздёрнутым аккуратным носиком прошлась сыпь с гнойными нарывами.
То, что девушка заражена — очевидно.
— Как самочувствие?
— Хреново, — призналась она. — Так заметно, да?
Посмотрелась в лужу.
— Хреново… — повторила она. — Значит, до следующего раза?
— Конечно. Не понимаю причину твоих переживаний.
— Это будет четвёртая моя смерть, Полярис. Я ещё не привыкла.
Пожалуй, есть между нами ещё одно большое различие. У меня и у Тени есть очень веская причина бороться за этот мир и набивать время. Для нас это не просто время жизни — это время жизни с теми, кого у нас отобрало безумие первого мира.
У нас есть МОТИВАЦИЯ!
Только так, большими буквами.
Граница города.
— Я не хочу умирать…
— Я помню. Успокойся. Это временная смерть. Угощу тебя кофе в следующей жизни.
— Ловлю на слове. Слушай… а сколько раз ты уже умирал?
— Девять.
— Ненамного больше. Как ты к этому привык? Никогда не думал — а что, если ты просто сошёл с ума, и на самом деле жизнь вокруг реальна, и смерть тоже будет окончательной?
— Только в самом начале. Мне есть ради чего жить.
— Ради чего?
— Ради близких, конечно. Имеет смысл бороться только ради своей семьи. И ради друзей, пожалуй.
— А ради себя?
— Пофиг… — сказал я и понял, что вру. В первую очередь самому себе. — Мы сражаемся в любом случае ради себя. Ведь быть с близкими — это моё желание.
Нас окатил прохладный осенний ветерок.
Последние дома остались позади. А впереди раскинулось то, ради чего мы сюда пришли.
То, что очень сложно будет описать. И теперь я понимал сомнения Риты.
— Ты видишь то же, что и я? — спросила она.
— Если ты видишь бесконечный туман, уходящий в аномальную темноту, то да.
Перед нами расстилалось далёкое поле золотистых и будто даже слегка подсвеченных колосьев пшеницы. Ленты уходящей в никуда асфальтовой дороги. Далее следовал густой сизый туман. Сперва стелющийся у самой земли, но чем дальше — тем более густым он становился.
Вид полей сам по себе оставлял сильное впечатление. Пожалуй, это самое красивое, что я видел за все свои жизни, включая первую. Если бы я был художником, то захотел бы запечатлеть эту красоту в пейзаже.
Но и это было не пределом чуда края этого мира. Дальше — если поднять глаза к тому месту, где предполагается быть горизонту, начиналась бесконечная чернота.
Будто кусок неба выгрызло неведомое существо.
Или город плыл на неком острове посреди пустоты.
Клубы тумана становились единым целым с серой мглой, с чернотой и превращались в некую однородную массу из ничего. Абсолютного мрака. Земля и небо просто обрывались в эту черноту, будто само небо было разбито и сожрано.
За пределами Городе не было ничего. Вообще Ничего!
Я не мог остановиться перед этим зрелищем. Ноги сами понесли меня вниз, через поля к черноте.
— Они идут за нами, Полярис! — испуганно ныла Рита.
— Пусть идут. Зато в полях не будет сюрпризов, выскакивающих из ниоткуда.
— Да… — она повернулась к небу, подняла глаза, а затем и запрокинула голову к небу.
— Не тупи, — дёрнул я рукой в перчатке её за одежду.
— Значит… вот об этом Миша и говорил… Как же так?
— Что именно тебя так в этом удивляет? — не понял я.
— Дача, в которой я провела почти всё детство с бабушкой, находится почти по соседству с вот этим вот. Но я никогда не обращала на это внимания. Просто не замечала. Как так может быть?
— А что видела ты в детстве?
— Не помню, — покачала головой Рита, но в то же время по её щекам потекли слёзы.
— Ты плачешь? Так плохо?