Дальний проезд выглядел так, словно по нему проехал бульдозер с клыком, да ещё с пьяным танкистом за рычагами. Морды некоторых машин были свёрнуты и расплющены; вдоль дороги извивалась глубокая – в полметра – извилистая канава. Укатанная за многие годы тысячами шин глина вместе с подсыпанным гравием была словно вспахана; справа, за сторожкой одна из машин лежала вверх колёсами, оборвав сетку забора. Не считая собак, вокруг не видно было ни души.
Тимофей едва ли не в панике бросился к своей хонде. К счастью, все оказалось в порядке.
Его слегка потряхивало, пока он заводил двигатель и выруливал за ворота. Стоянка вызывала желание убраться подальше и как можно скорее. Сразу за снесённым шлагбаумом он остановился, поджидая Лёху, поднявшегося наверх, в дежурку. Тот почему-то не торопился спускаться обратно.
– Лёх, что там?
– Иди глянь-ка.
Тимофей секунду поколебался; не стал глушить машину, а дверь оставил распахнутой. Он оглянулся вокруг ещё раз. По небу ползла всё та же низкая, почти зимняя хмарь. В ста метрах за бело-золотой берёзовой полосой по проспекту сновали машины, с ветвей, потревоженных лёгким ветерком, медленно и красиво опадали жёлтые листья. Никого…
Он поморщился от невыносимого загробного воя и осторожно поднялся по крутой деревянной лестнице. Лёха стоял у двери и разглядывал что-то внутри. Тимофей заглянул ему через плечо.
Небольшая комнатушка, два на два с половиной: маленький стол в ближнем углу, рядом – мягкое кресло из бордового кожзама. У правой стены – топчан, укрытый красно-чёрным клетчатым шерстяным одеялом. Крохотный телевизор на полке. С кресла – вид в окна на две стороны: за ворота и на стоянку.
Каморка была вся усеяна мелким хламом – разодранными журналами, рваными тряпками, какими-то проводами, обломками карандашей и шариковых ручек, осколками вдребезги разбитого старинного, ещё дискового, телефона.
На столике от края до края был нацарапан огромный крест. «Нацарапан», впрочем, слабо сказано: глубокие, чуть не на треть продравшие столешницу, неровные борозды повергали в недоумение: каким образом можно было такое сотворить?!
На топчане валялась половинка регистрационной книги, оторванный край выглядел более чем странно, какими-то полукружьями, словно его откусывали; такие же следы покрывали верхний край спинки кресла; вырванные куски поролона и красного дерматина лежали тут же, на полу.
– Что за хрень тут произошла? – голос Лёхи выдавал искреннее недоумение. – Что делать-то? В ментовку звонить? И сторожа нет…
– Что скажем? Кто-то, мол, кресло погрыз и машины распинал? Кстати, да: а как ты звонить-то собрался?
– Блин! Я и забыл, что…
– Вот что я тебе скажу… Давай-ка валить отсюда. Ты думай как хочешь, но в городе явно происходит что-то… Не знаю что! Но с каждым днём всё хлеще. Так что сейчас прыгаем в машину, летим к тебе в гараж, хватаем все ёмкости, какие есть – и на заправку. Ты свою тоже заводи, на всякий случай залей под крышечку. Знаешь, бенз никогда лишним не будет…
Подъехав к ближней заправке, Тимофей присвистнул: очередь стояла машин в двадцать; такого он не видел уже давненько. Лёха на своём «Хай-Эйс» пристроился позади.
Через час, заправившись наконец, они отъехали в сторонку – поболтать напоследок.
– Чуешь? И это только начало. Завтра тут их будет на полкилометра.
Лёха мрачно кивнул:
– Похоже на то.
Немного обсудили новости.
В очереди наслушались вдоволь и всякого. Пожары, оборвавшиеся лифты, исчезновения людей. Загадочные убийства, настолько извращённые и кошмарные, что верилось в них с трудом. Кто-то гнал откровенную чушь про инопланетное нашествие, кто поадекватнее валили всё на террористов… Тимофей всю эту клюкву выслушивал с великим сомнением, поэтому сильнее всего его насторожили слухи не об убийствах, а о том, что не только поездов нет уже двое суток, но и автотранспорта со стороны Иркутска.