Меж тем с улицы, ведущей к Храму и, о чем я забыл упомянуть, носящей такое же название… А какое еще название должна носить улица, ведущая к храму, как не «Улица, ведущая к Храму»? Я бы сам никогда не додумался до этого и назвал бы улицу как-нибудь попрозаичнее, но на этом названии настояла девица Ирка Бунжурна, хотя ее никто, в смысле я, об этом не просил. И уже нарисовала ее! Я имею в виду – табличку с названием! На шести языках: иврите, идише, русском, польском, немецком и Брайля.
– А Брайля-то зачем? – спросил я. Не споря. Потому что спорить с этой сучкой смысла нет никакого. Потому что ее полудетское личико перекашивается, глаз становится злым, и ты чувствуешь себя распоследним тупым старым негодяем с изъеденным молью мозгом. (А моль у нас в доме откуда-то действительно появилась, и девица Ирка, время от времени посещавшая мой дом по творческим соображениям, с упоением гоняла ее на пару с моей женой Олей. Так что Иркины соображения по части мозга, изъеденного молью, были не лишены основания.)
– Как вы не понимаете, Михаил Федорович, как реб Файтель, будучи слепым, определит, что он идет по улице Улица, ведущая к Храму, а не ковыляет по своему Третьему Маккавейскому переулку, не видя пути, а таблички все слепые, и ему непонятно, где он и что он, а все евреи уже в синагоге, а он скитается по Городу, и неизвестно, где реб Файтель и где – синагога. И получается дурная бесконечность… И все сначала, и все по кругу, и я ему говорю, что это неправильно… – И нос у девицы Ирки заострился, нос нервически зашумел, и глаза нерадостно заблестели. Я жутко растрогался: как совсем юная девчоночка, мерзавка, прелесть моя принимает к сердцу жизнь вымышленных героев.
Так и появилась на углу площади Обрезания табличка с названием «Улица, ведущая к Храму» на шести языках, включая Брайля. И я, когда по субботам иду в синагогу, ощупываю табличку, как и реб Файтель. Катаракта, знаете ли…
Так о чем я говорил?.. А…
Меж тем с Улицы, ведущей к Храму в синагогу вошел припозднившийся маклер Гутен бен Морген де Сааведра, обликом своим, обращенным к людям, отличающийся от остальных евреев некоторым легкомыслием, а именно – красным платочком в белый горошек, торчащим из нагрудного кармана лапсердака. О внутреннем облике Гутена бен Моргена говорить не будем. Ибо какой может быть внутренний облик у маклера. Ну его… Стыдно сказать… В общем, был он не женат, что для еврея просто неприлично, тем более живущего на площади Обрезания, что для его состояния носило скрытый смысл. Получалось, что обрезание ему делали лишь по Закону, а не для красоты общего вида дополнительно. Конечно, отдельные философы, ушибленные политкорректностью, утверждают, что обрезанный пенис у арабов тоже смотрится неплохо, но это уже выглядит полной несообразностью. И таких философов в Городе не очень принимали, потому что они сюда не заглядывали из-за отсутствия философских центров, потому что непонятно, зачем Городу философы, когда уже есть раввин, священник для русских, мулла для арабов и околоточный надзиратель Василий Швайко, чего вполне достаточно для преферанса, и вы мне никогда не докажете, что тут еще нужен политкорректный философ. Так что насчет визуальной составляющей обрезания арабских пенисов в Городе никто особо, да и не особо, не заморачивался. Не еврейское это дело – думать за арабские пенисы. Еще хуже, чем летать на самолетах. О метлах я уж и не говорю. А если между нами, то арабы из арабского квартала, в том числе и садовник Абубакар Фаттах, считали, что арабский пенис услаждает взор в значительной степени больше еврейского и в раю гурии, а также и семьдесят девственниц наверняка отдадут предпочтение арабам, потому что евреям, даже и таким приличным, как булочник Бенцион Оскер, в раю делать нечего. Ну уж а об античной красоте обрезанного арабского пениса и говорить не приходится.
Так вот, вызывающий маклер (назвать его «реб» у меня язык не поворачивается, ибо какой уважающий себя реб станет скрывать свой пенис от еврейских женщин и обнажать его в Варшаве или Вюрцбурге, не говоря уж о Санкт-Петербурге, для непотребных девок в метафорическом смысле этого слова, а в прямом – очень даже и очень, потому что что эти непотребные девки в метафорическом смысле этого слова, а в прямом – очень даже и очень понимают в мужской красоте) вошел в синагогу и сказал:
– Господа, Осел под окнами моего дома орет как охрипший Фаринелли, мешая спать. И не только. Два дня назад он своим криком сорвал тайную сделку по поставке вооружения пятого поколения Франции, в результате чего французы проиграли битву при Ватерлоо. Ну, сослались на насморк Наполеона, но этому мало кто поверил. А вчера он орал так, что не позволил мне дать ссуду Басанио, из-за чего в пиесе английского актера Шекспира «Венецианский купец» все пошло не так и мне пришлось носить имя Гутен вместо данного мне при рождении имени Шейлок. А незадолго до первой звезды накануне Шаббата Осел заорал так, что звезда от испуга вздрогнула, выкатилась на одну квинтиллионную часть миллисекунды позднее, и теперь (тут бывший Шейлок, а ныне маклер Гутен бен Морген зачем-то взглянул на часы, об истории которых я расскажу позднее) через почти 326 лет, а точнее – полторы-две тысячи лет назад, а если уж быть точным до конца, понятия не имею, наступит последний день Помпеи. Вот…