«Если ты сию минуту не придешь ко мне, то я…»
«Напугал ежа голой задницей» — самодовольно хихикнула я и нажала «Отправить».
Шеи и плеч что-то коснулось. Я обернулась. Билл стоял сзади и шкодливо улыбался. В его кармане заиграла мелодия пришедшей смс. Он незаметно провел рукой мне по спине, несильно ущипнул за попу. За что тут же слегка получил локтем поддых. Вот и пообщались.
— Питер, когда остановка? — спросил он у водителя, как ни в чем не бывало.
— Укачало? Заправка через тридцать миль, но, если хочешь, остановимся здесь. Подышишь воздухом. Почти чистым.
— Ага, остановите, Питер. Давно у нас Густав траву не грыз с яйцами бычьих цепней и тяжелыми металлами, — не удержалась я от ехидства, вспомнив, что Густав большой любитель пожевать траву, растущую вдоль дороги. Вот хлебом его не корми, дай только сочную зеленую соломинку в рот засунуть.
— Меньше в обед съест, — ухмыльнулся Билл. — Вон какой толстый.
— Да тебе дай волю, ты его вообще будешь кормить три раза…
— Он и так ест минимум три раза.
— …в месяц.
— Может ему витаминов не хватает? Минералов там… Солей… Вот и тащит в рот всякую дрянь, — задумчиво протянул Билл и мерзко хихикнул.
— Слышь, Каулитц, — неожиданно подал голос любитель соленой травы с глистами из-за занавески, которая отгораживала гостевое кресло за водительским сидением от салона. Упс… Как неудобно получилось… Ни я, ни Билл не заметили спрятавшегося от всех Густава. — Мне, может быть, и не хватает металлов и минералов, а тебе зубы не жмут, нет?
— Так, молодежь, брысь отсюда в салон! — прикрикнул на нас Питер. — Вы меня от дороги отвлекаете. Остановка на заправке. Без бычьих цепней красивые.
Густав задернул шторку и опять сделал вид, что его не существует. Билл воровато огляделся, толкнул меня на стену и жадно всосал губы, забравшись руками под футболку. Притянул к себе плотно-плотно и сладко выдохнул, зажмурившись.
— Только до гостиницы доберемся… — причмокивал он между словами, лаская грудь. Я дернулась, чувствуя, как возбуждение волной несется от кончиков пальцев, делает колени мягкими, щекочет живот и теплыми лучами пронизывает тело. Казалось, что эти лучи вырвутся наружу и раскрасят мир желто-оранжевыми красками.
Но с гостиницей вышел полный облом. Мы приехали в Монпелье глубокой ночью, отмахав больше девятисот километров за день, вымотавшиеся, уставшие, голодные и злые. У Билла опять поднялась температура, он был мрачен, глумлив и противен. Том мучился с животом и не отходил далеко от сортира, недобрыми словами вспоминая сандвич, купленный на одной из заправок. Георг последние несколько часов пытался научить меня играть на гитаре, пока Том ее не отобрал и не разорался, чтобы мы перестали мучить несчастный, ни в чем не повинный инструмент. Густав все так же тихо-мирно читал, развалившись у себя на полке. Дэвид, услышав, как я мурлыкаю цоевскую «Восьмиклассницу» под мелодию, которую на ходу подбирал Георг, привязался к Биллу с идеей выгнать на сцену меня, если у того пропадет голос, типа нашли ему замену. Билл злобно шипел, фыркал и огрызался. Уже в гостинице выяснилось, что группа с продюсером и охраной останавливаются здесь, а все остальные едут в другой отель — попроще и поближе к нашему завтрашнему месту работы. Меня посадили в другой автобус и помахали ручкой.
— Ну что ты орешь? — успокаивала я рычащего мне в ухо Билла, в который раз нервно пересекая малюсенький номер, натыкаясь на стул и пиная свой чемодан. — Я в курсе, о чем ты мечтаешь последние два дня. Я сама об этом мечтаю, но если мой номер в другом отеле, то как ты завтра объяснишь Йосту, как я попала в твой номер или зачем ты пришел в этот отель?
— Я устал! Я не могу без тебя заснуть! Я хочу обнять тебя, поцеловать и спокойно вырубиться!
— Билл, но это не такая уж большая трагедия, честное слово, если ты одну ночь поспишь без меня. Заодно выспишься.
— Я не хочу! Я и так без тебя спал целую неделю! Я не могу заснуть без тебя, ты моя персональная фея сна. Вот поцелую тебя на ночь и сразу же засыпаю.
Я почувствовала, как он топнул ногой и обиженно надул губы. А что я могу сделать? Не попрусь же я среди ночи одна по незнакомому городу не пойми куда? Могу, конечно, у меня ума хватит, но смысл? Я потом физически не доползу обратно. Да и Билла элементарно жалко гонять — он очень устал и не высыпается. Хотя, если попрошу, он приедет ради меня. Одно слово — и он через пятнадцать минут нарисуется, я знаю. Очень хочется произнести его, попросить приехать, но не могу и не буду, пусть отдыхает.
— Ну, блин, иди к Тому. Обними его, поцелуй и спите вместе, — без всякой задней мысли предложила я.
Ответом мне была тишина недоумения.
— Ты читаешь ЭТУ ДРЯНЬ? — из трубки засочился яд и полыхнуло пламенем.
— Какую дрянь? — не сообразила я. — Ты же любишь подчеркнуть, что я для тебя, как Том. Вот и пусть сегодня Том немного побудет мною.
И тут до меня дошло, о какой дряни он говорит. Я закатилась, от смеха выронив трубку.
— Вообще-то я сегодня хотел заняться сексом, — спокойно сообщил Билл, когда я отсмеялась и вернулась к телефону, размазывая по щекам слезы.
Я представила себе реакцию Тома и снова загоготала. Билл обиделся и повесил трубку. Ну вот… И шуток он не понимает.
Концерт он смог дотянуть до конца. Чего это ему стоило — лучше не знать. Я с замиранием сердца стояла за кулисами и с ужасом вслушивалась, как он лажает на каждой песне, перекидывая часть текста на зал. Трудно представить, какое дерьмо завтра выльют на него мои французские коллеги. Йост сначала тоже слушал, потом засуетился, начал кому-то звонить. В гримерке Билл возбужденно рассказывал, как несколько раз ему казалось, что всё — сейчас его кошмар станет реальностью. Голос осипший, словно он долгое время орал. Маркус лез к нему с какими-то препаратами. Я молча сидела у окна и нервно докуривала уже третью сигарету, размышляя, что в прошлом туре у него тоже были какие-то проблемы с голосом. Если тогда им удалось быстро восстановить Билла, то и сейчас все будет хорошо. Доктор Клаус один из лучших специалистов, он вытянет его. Впереди еще девять концертов в рамках тура, а потом… Я не знаю, сколько потом… Когда Билл впервые показал мне расписание, я довольно щелкнула языком и обозвала их халявщиками, сказала, что они слишком много отдыхают. Еще смеялась над их с Томом вытянувшимися лицами. Билл вкрадчиво пояснил, что черные квадратики — это дни выходные, а вот белые… Я чуть челюсть не разбила о пол. Помню, что первой мыслью было — он же связки в хлам убьет… И вот сейчас моя шальная мысль наглым образом материализуется. Да они на Маркуса молиться должны!
И вновь в наш дом на колесах и в путь. Сто двадцать километров до Марселя. Это пара часов, если без приключений. А потом спать. В турбасе полно народу. С нами едет охрана, другие менеджеры, все галдят. Том что-то объясняет человеку с камерой, размахивает руками. Георг и Густав ужинают. Билл ругается с охраной, потому что опять на выходе из концертного зала их смяли. Просит как-то или усилить наши силы, или требовать металлических заграждений от организаторов. Я курю. Курю много. В голове крутятся слова Маркуса, брошенные в никуда за сценой во время концерта: «Хана связкам». Билл говорит. Пока говорит. Пока связки разогреты, разработаны. Что будет завтра? Это назойливой мухой кружит над головой, жужжит, мешает сосредоточиться. Хана связкам… Это же приговор для него. Он же живет сценой. Он, как вампир, питается энергией зала. Он не сможет без зрителей. Он которое утро не может внятно произнести ни слова, только к обеду что-то начинает бормотать, к вечеру более-менее разговаривается. Надо уговорить его отменить концерты, хотя бы два следующих, и восстановить голос, обследоваться нормально в клинике, проконсультироваться с врачами. Я постараюсь его уговорить… Пусть только нас оставят вдвоем, а уж я буду очень стараться…